Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

В этой связи с особой тревогой советское правительство воспринимало тесное сотрудничество между финскими и германскими военными, в частности, визиты в Берлин маршала К. Г. Маннергейма, командующего армией генерала Х. Эстермана, начальника Генерального штаба генерала Х. Эквиста, руководителя шюцкора[77] генерала Л. Малмберга и многих высших офицеров финской армии. Сотрудничество с Германией по военной линии всячески афишировалось; визитам германских военных в Финляндию придавался характер демонстрации «братства по оружию». По свидетельству посланника Германии в Хельсинки В. фон Блюхера, ряд генералов финляндского генерального штаба откровенно выражали одобрение захвату Австрии и восхищение военной стороной этой операции. В случае войны, сообщал посланник в МИД Германии, «симпатии финляндских военных, финляндского шюцкора и финляндских правых кругов будут на стороне Германии […] Между офицерским корпусом Финляндии и германской армией существуют столь хорошие товарищеские отношения, что правительству придется учитывать это обстоятельство в своих решениях» [цит. по: 85, р. 37].

Приходилось учитывать это и Москве. Более того, участие Финляндии в войне против СССР, даже вопреки желанию правительства, представлялось вероятным в самом Хельсинки. Весной 1939 г. одна из правящих партий – социал-демократическая, признала такую возможность, заявив, что будет бороться против планов определенных кругов в вооруженных силах страны «начать при благоприятных международных условиях агрессивную войну» [цит. по: 85, р. 38].

У Финляндии, недавно вышедшей из гражданской междоусобицы и борьбы за независимость, имелись свои веские причины не доверять «царству красной тьмы» на востоке и ожидать от него неприятностей. Ее очень беспокоила подрывная организационно – техническая и пропагандистская деятельность московского Коминтерна и стоявшего за ним могучего восточного соседа, которые угрожали ей скорым социалистическим будущим и вхождением в братскую семью советских республик. Опасались и возрождения традиционного русско – империалистического начала во внешней политике СССР. Ввиду этого, как точно подметил В. В. Похлебкин, антисоветский курс финляндской внешней политики представлялся как продолжение антицаристских традиций освободительной борьбы финского народа против российского самодержавия [83, c. 271].

В конце 1930-х годов соотношение сил между соседями изменилось настолько, что опасались в Москве уже не самой Финляндии, а того, что эта страна, – добровольно или по принуждению, – станет плацдармом для агрессии против СССР со стороны третьей державы. В данной связи проанглийские сантименты официального Хельсинки, с одной стороны, и все возрастающая мощь германского Рейха, с другой, вызывали у Кремля самые нехорошие предчувствия, а особое стратегическое положение Финляндии относительно Ленинграда усиливало их многократно. Вот почему месяц спустя после аншлюса Австрии советское правительство сочло необходимым обратиться к правительству Финляндии с предложением обсудить вопросы безопасности, поставленные угрозой иностранной агрессии.

Ключи от «северной столицы»

Для читателя, мало знакомого с военной стороной вопроса, проблема безопасности Ленинграда обычно сводится к близости государственной границы к городу на Карельском перешейке – всего 32 километра! Гвоздем в общественном сознании засел абсурдный молотовский довод, приведенный им в выступлении на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г., что потенциальный агрессор мог обстреливать его из пушек прямо с финской территории.[78] Напрашивалось, казалось бы, естественное решение проблемы: перенести границу подальше от города, на что требовалось согласие финляндского правительства. Это был первый ключ к безопасности северной столицы; и то, что хранился он не в Москве, а в Хельсинки, естественно, вызывало у советского правительства серьезное беспокойство.

Вторым таким ключом было право Финляндии на решающее слово в вопросе создания системы обороны Ленинграда со стороны моря. Могущая исходить оттуда угроза была страшнее карельской и, в отличие от последней, потенциально более реальной. Это застарелая проблема впервые дала о себе знать еще во времена русско – шведских войн XVIII в. Она напомнила о себе в годы Крымской войны середины XIX в., когда англо-французская эскадра прошла Финский залив, приблизилась к петербургскому порту и произвела несколько залпов.