Раскаяние Бабника

До нашего последнего занятия любовью с Остин, когда я понял, что не смогу любить ее искренне, скрывая одну из своих сторон жизни — не говоря правду.

Поэтому рано утром я позвонил ее маме и попросил назвать место. Не потому что хотел вытащить на свет все грязное белье, а потому что она заслуживала знать правду о своем муже.

И моей матери.

Грудь пронзила боль. Во всех событиях, с которыми я сталкивался, я всегда выбирал самозащиту превыше всего, потому что был эгоистичен.

До появления Остин.

И тогда все свелось к защите ее от правды. И чтобы у нее все было в порядке.

Но теперь все зашло слишком далеко.

Угрозы моего отца оказались пустыми.

Он сказал, что покончит с собой, если правда всплывет наружу. Он сказал, что встречаться с Остин было опасно — это слишком тесно сводило наши семьи и рано или поздно все выяснится. Это уничтожит мою карьеру и выставит нас посмешищем. Сказал, что это разрушит жизнь Остин самым ужасным способом, прямо как они с мамой уничтожили нашу семью.

И я ему поверил.

Поверил, когда он сказал, что это обернется настоящим адом.

Поверил, когда он посоветовал бросить Остин ради ее же блага. Потому что в его словах была логика.

И я боялся.

Так сильно боялся своих чувств к ней. Боялся, на что я смогу пойти ради нее.

И того, что она могла ради меня сделать.

Боялся, что эта информация может сделать с нами. Я не был ее спасителем.

Я был трусом.

«Покончи с этим». Эти слова прозвучали несколько месяцев назад, когда он переехал на мой этаж, выглядя так, словно его поварили в адском котле, а потом повторили для пущего эффекта.

Первым я потерял своего отца.

Но, в конце концов, потерял обоих родителей.

И часть меня задавалась вопросом, не суждено ли мне причинять боль тем, кого я люблю, так же как моим родителям.

Часть меня верила, когда он сказал, что я на него похож. Поэтому я поцеловал Брук.

Верно.

Я был зол.

Слишком сильно.

И хотел причинить Остин боль, оттолкнуть ее от той клоаки, в которую превратились наши семьи.

Она понятия не имела, что задумали наши родители. И надеялся, что с божьей помощью так и будет.

Ее мама уже ждала меня, когда я вошел, рубашка промокла под дождем.

— Он снова с ней, — хрипло прошептала она. — Я чувствую на нем ее запах.

Дьявол. Медицинский институт не готовил меня к этому.

— Послушайте, — я взял ее за руку. — Миссис Роджерс. Мне лишь известно, что отношения начались три месяца назад, когда отец переехал в мой дом, пока дожидался бумаг о разводе. Мама, наконец, выгнала его, подтверждая худшие опасения, что это было больше, чем простая интрижка.

Она сглотнула и не поднимала глаз.

— Остин знает?

— Пока нет.

Она вскинула голову.

— Что значит, пока нет?

— Она заслуживает знать правду. Я жду подходящего момента.

— Но... — Миссис Роджерс покачала головой. — Ты не понимаешь! Если расскажешь ей, она обвинит меня и... — мама Остин прижала дрожащие ладони к щекам. — Это моя вина. Я оттолкнула его. Я не... — Она прикусила нижнюю губу. — Я так сильно старалась. Я просто старалась быть идеальной. Я пришла к тебе в клинику узнать что-нибудь об их отношениях, а потом, раз уж я там оказалась, то решила, что вдруг станет лучше, если я изменю в себе что-нибудь. Если есть что-то, что можно улучшить, ну, ты понимаешь...

— Мне стоит остановить вас на этом месте, — произнес я сквозь стиснутые зубы. — Вы сами себя слышите?

Ее глаза наполнились слезами.

— Вам совершенно нечего менять в вашей внешности. Ничего. Это его выбор, не ваш. Разумеется, вы можете сделать ботокс. Выглядеть моложе? Конечно. Но что это изменит? Ничего. Вы так и останетесь несчастной, постоянно будете настороже, вдруг он снова начнет изменять. Я собираюсь сказать вам то, что говорю каждой пациентке, входящей в мой кабинет, хорошо?

Она кивнула, ислеза скатилась по щеке к темно-красным губам.

— Меняйтесь ради себя. И никогда — для кого-то другого. Если это не ради вас, то вы никогда не будете счастливы. Когда вы что-то меняете ради другого человека, то начинаете ужасный цикл вечной неудовлетворенности собой. Я вздохнул. — Что вы видите, когда смотрите в зеркало? Женщину, достойную измены? Или женщину, за которую стоит бороться?

— Прямо сейчас я мало что вижу, — она пожала плечами. — Но... — в ее глазах зажегся огонь, отражение которого я так часто видел во взгляде Остин. — Я заслуживаю гораздо больше того, как муж со мной обращается, мэр он Сиэтла или нет.

Я улыбнулся впервые, после того, как сел за стол.

— Не могу не согласиться.

Она постучала ноготками по керамической кофейной чашке, а потом сжала мою руку.

— Ты хороший человек, Тэтч Холлоуэй.

Живот ухнул вниз.

— Что ж, надеюсь, после того, как расскажу Остин правду, она все равно продолжит так считать.

— Правду.

— Я пытался оградить ее, от этого, от... от всего на самом деле, но изначально я не мог видеть дальше собственного страха.

— Мы все позволяем себе моменты эгоизма, когда случается нечто серьезное.

Я кивнул.

— Лишь вопрос времени, когда их отношения просочатся в СМИ.

— Но откуда вам знать? — Я наклонил голову, внезапно заинтересовавшись.