До нашего последнего занятия любовью с Остин, когда я понял, что не смогу любить ее искренне, скрывая одну из своих сторон жизни — не говоря правду.
Поэтому рано утром я позвонил ее маме и попросил назвать место. Не потому что хотел вытащить на свет все грязное белье, а потому что она заслуживала знать правду о своем муже.
И моей матери.
Грудь пронзила боль. Во всех событиях, с которыми я сталкивался, я всегда выбирал самозащиту превыше всего, потому что был эгоистичен.
До появления Остин.
И тогда все свелось к защите ее от правды. И чтобы у нее все было в порядке.
Но теперь все зашло слишком далеко.
Угрозы моего отца оказались пустыми.
Он сказал, что покончит с собой, если правда всплывет наружу. Он сказал, что встречаться с Остин было опасно — это слишком тесно сводило наши семьи и рано или поздно все выяснится. Это уничтожит мою карьеру и выставит нас посмешищем. Сказал, что это разрушит жизнь Остин самым ужасным способом, прямо как они с мамой уничтожили нашу семью.
И я ему поверил.
Поверил, когда он сказал, что это обернется настоящим адом.
Поверил, когда он посоветовал бросить Остин ради ее же блага. Потому что в его словах была логика.
И я боялся.
Так сильно боялся своих чувств к ней. Боялся, на что я смогу пойти ради нее.
И того, что она могла ради меня сделать.
Боялся, что эта информация может сделать с нами. Я не был ее спасителем.
Я был трусом.
«Покончи с этим». Эти слова прозвучали несколько месяцев назад, когда он переехал на мой этаж, выглядя так, словно его поварили в адском котле, а потом повторили для пущего эффекта.
Первым я потерял своего отца.
Но, в конце концов, потерял обоих родителей.
И часть меня задавалась вопросом, не суждено ли мне причинять боль тем, кого я люблю, так же как моим родителям.
Часть меня верила, когда он сказал, что я на него похож. Поэтому я поцеловал Брук.
Верно.
Я был зол.
Слишком сильно.
И хотел причинить Остин боль, оттолкнуть ее от той клоаки, в которую превратились наши семьи.
Она понятия не имела, что задумали наши родители. И надеялся, что с божьей помощью так и будет.
Ее мама уже ждала меня, когда я вошел, рубашка промокла под дождем.
— Он снова с ней, — хрипло прошептала она. — Я чувствую на нем ее запах.
Дьявол. Медицинский институт не готовил меня к этому.
— Послушайте, — я взял ее за руку. — Миссис Роджерс. Мне лишь известно, что отношения начались три месяца назад, когда отец переехал в мой дом, пока дожидался бумаг о разводе. Мама, наконец, выгнала его, подтверждая худшие опасения, что это было больше, чем простая интрижка.
Она сглотнула и не поднимала глаз.
— Остин знает?
— Пока нет.
Она вскинула голову.
— Что значит, пока нет?
— Она заслуживает знать правду. Я жду подходящего момента.
— Но... — Миссис Роджерс покачала головой. — Ты не понимаешь! Если расскажешь ей, она обвинит меня и... — мама Остин прижала дрожащие ладони к щекам. — Это моя вина. Я оттолкнула его. Я не... — Она прикусила нижнюю губу. — Я так сильно старалась. Я просто старалась быть идеальной. Я пришла к тебе в клинику узнать что-нибудь об их отношениях, а потом, раз уж я там оказалась, то решила, что вдруг станет лучше, если я изменю в себе что-нибудь. Если есть что-то, что можно улучшить, ну, ты понимаешь...
— Мне стоит остановить вас на этом месте, — произнес я сквозь стиснутые зубы. — Вы сами себя слышите?
Ее глаза наполнились слезами.
— Вам совершенно нечего менять в вашей внешности. Ничего. Это его выбор, не ваш. Разумеется, вы можете сделать ботокс. Выглядеть моложе? Конечно. Но что это изменит? Ничего. Вы так и останетесь несчастной, постоянно будете настороже, вдруг он снова начнет изменять. Я собираюсь сказать вам то, что говорю каждой пациентке, входящей в мой кабинет, хорошо?
Она кивнула, ислеза скатилась по щеке к темно-красным губам.
— Меняйтесь ради себя. И никогда — для кого-то другого. Если это не ради вас, то вы никогда не будете счастливы. Когда вы что-то меняете ради другого человека, то начинаете ужасный цикл вечной неудовлетворенности собой. Я вздохнул. — Что вы видите, когда смотрите в зеркало? Женщину, достойную измены? Или женщину, за которую стоит бороться?
— Прямо сейчас я мало что вижу, — она пожала плечами. — Но... — в ее глазах зажегся огонь, отражение которого я так часто видел во взгляде Остин. — Я заслуживаю гораздо больше того, как муж со мной обращается, мэр он Сиэтла или нет.
Я улыбнулся впервые, после того, как сел за стол.
— Не могу не согласиться.
Она постучала ноготками по керамической кофейной чашке, а потом сжала мою руку.
— Ты хороший человек, Тэтч Холлоуэй.
Живот ухнул вниз.
— Что ж, надеюсь, после того, как расскажу Остин правду, она все равно продолжит так считать.
— Правду.
— Я пытался оградить ее, от этого, от... от всего на самом деле, но изначально я не мог видеть дальше собственного страха.
— Мы все позволяем себе моменты эгоизма, когда случается нечто серьезное.
Я кивнул.
— Лишь вопрос времени, когда их отношения просочатся в СМИ.
— Но откуда вам знать? — Я наклонил голову, внезапно заинтересовавшись.