– Ты совершаешь ошибку, Саведж! – крикнул Паупер ему вслед, и в этот момент раздался особенно громкий раскат грома, заглушивший последние его слова. – Запомни мои слова!
Но Саведж все так же шел от своего дома к дороге, не оборачиваясь. Дойдя до тротуара, он засунул кота под пальто, спрятав того от дождя, и свернул за кусты соседнего дома. Вне себя от злости, Паупер быстрым взглядом оглядел прихожую, после чего твердым шагом вышел через открытую дверь в темноту ночи.
– Ты не сможешь вернуть ее, Саведж! – кричал Паупер вслед виднеющейся впереди фигуры. – И ты знаешь, что случилось это из-за тебя! И ненавидишь себя за это!
Фигура впереди остановилась. Саведж медленно повернулся к Пауперу, а тот остановился от него в нескольких метрах. В темноте трудно было угадать, какие эмоции застыли на лице у Саведжа, но заговорил он уже не спокойным как раньше, а откровенным злым и срывающимся голосом:
– Не тебе говорить об этом! Где был ты сам!?
– Я был там, где должен был! – кричал Паупер в ответ. – Я не был дураком! А твоя дешевка…
Тут кот Саведжа с громким мяуканьем выскочил из-под пальто и отбежал к кустам. Его хозяин издал яростный вопль и накинулся на Паупера. Мужчины сцепились в схватке и катались по мокрой дороге, а над головами у них мелькали молнии. Дождь и не думал прекращаться.
– Не смей обвинять меня! – хрипел Саведж, горло которого сжал Паупер. – Я все бы отдал за нее…
Паупер ударил Саведжа и тот упал на пол в особенно большую лужу, подняв в воздух брызги воды. Тяжело дыша, он лежал на асфальте и хватал ртом воздух, пока капли дождя собирались у него на лице. Паупер медленно встал на ноги и двинулся в его направлении. В этот раз оба успели достать свои пистолеты. Саведж почувствовал, как холодное дуло прижалось к его виску, а его пистолет упирался в грудь другому.
– У нас было все… – сквозь сжатые зубы прошипел Паупер. – Но тебе хотелось большего, не так ли? Это ты… ты во всем виноват!
– Я хотя бы остался верен… – протянул Саведж, но Паупер ударил его прикладом и заставил замолчать. Потом дуло его пистолета уперлось ему в грудь. Так они и застыли, уперев свои пистолеты в грудь друг другу. Рука Саведжа дрожала, но не отпускала пистолет. Паупер тоже медлил, и вдруг раздался громкий шум. Выстрел это был или оглушающий раскат грома – Саведж не успел понять. Вся его жизнь пронеслась перед глазами… на другой планете… другая жизнь…
Первые лучи Солнца скользнули на светлые крыши домов, окрасив их в алый цвет. Душные улицы были безлюдны, и только изредка по дороге пролетали парящие в метре над землей машины. Дул упорный теплый ветерок, грозивший в любую минуту перерасти в резкий и порывистый ветер, как нередко бывало на неспокойной и непредсказуемой Венере. Начинался новый день, и жители города потихоньку вставали со своих кроватей, выходили из дома за свежим новостным планшетом, и вновь скрывались внутри, суетясь и готовясь к новому рабочему дню. Но одном из домов не было такого бурного ажиотажа. Лениво потягиваясь на диване, в доме под номером двадцать семь, лежал и только отходил от крепкого сна молодой парень. Открыв глаза, он почесал взъерошенную голову, и отвернул голову от окна, сквозь которое нещадно бил в лицо яркий свет. Внезапно, будто вспомнив что-то важное, паренек быстро сел на диване и поглядел по сторонам. Гостиная, в которой он спал, была совершенно безлюдна, как и весь остальной дом тоже. Обычно это радовало Генри, но только не в этот день. Отбросив в сторону тонкую простыню, которой он укрывался, парень зевнул и встал на ноги.
– Включить музыку, – сонно буркнул Генри, и повинуясь его словам, откуда-то из стены заиграла бодрая и энергичная мелодия, навевающая на веселый лад.
Лестница на второй этаж заскрипела под его ногами. Скрипнула дверь в ванную, а музыка тем временем смещалась из комнаты в комнату вслед за Генри. Краем уха слушая хорошо знакомую любимую песню, звучащую теперь над самой раковиной, Генри подошел к зеркалу. На него глядел красивый юноша подросткового возраста. Густые коричневые волосы торчали во все стороны после сна. Глубокие сине-зеленые глаза подчеркивали выразительные и тонкие, изысканные брови. Нос был маленьким и аристократическим. Его губы скривились в невеселой усмешке, и, грустно вздохнув, он сказал отражению:
– Ну… с днем рождения тебя, Генри.
Совсем не так он представлял себе свой двадцать четвертый день рождения. Но столько ему было только по венерианским меркам. Земных лет Генри было чуть больше пятнадцати, и он еще был подростком.
Приняв освежающий душ, именинник вышел из ванной в одних штанах, и спустился на кухню на первом этаже.
– Включить колонку номер три, на максимум, – говорил Генри, открывая дверцу холодильника, и вытаскивая оттуда упаковку яиц.
«Хотя бы с техникой поболтаю,» – вяло думал Генри, разбивая яйца в лежащую на плите сковородку.