Раскаты

«Ну, Гришенька, спасибо, угостил ты меня прогулкой. Век не забуду… Так вот почему папа говорит, что боится этого «властителя». Какие страшные люди! Походя убивают руками. А Гриша тоже… стоит, любуется. И вообще, весь он какой-то ненастоящий, только и знает улыбаться всем подряд, артист. А как сегодня, у колодца там, держался бы Вася? Да уж как — тоже стоял бы и смотрел спокойно. Как и отец. Чего от них ждать еще…

От кордона донеслись голоса, Гриша громко позвал ее. Люся вся напряглась, затихла — только бы не услышали и не нашли! Тошнота сразу прошла, отпустила и боль в груди.

Голоса у кордона утихли. Люся поднялась и осторожно, стараясь не шуметь, пошла в глубь ивняка. Вышла к высохшему за лето болотцу и торопливо зашагала через кочкарник к давешнему молодому бору…

Люся уехала назавтра утром. На молоковозе, который раза три-четыре за день оборачивался до райцентра. «Гришу-то звать?» — спросила мать неуверенно. Она не знала, что там приключилось у дочери на лесной прогулке, да почуяла, видать, неладное. «Не надо, — сказала Люся. — Пускай его спит, зачем он мне?» Хотела добавить, что и в городе больше не зайдет к нему на квартиру, но смолчала. Проводил ее до ферм отец, всю дорогу покашливал виновато и так и не тронул разговора, только потом, уже усаживая ее в кабину машины, сказал нетвердо: «С Гришей-то ладно, заживет… наш он, как ни то…»

Наверное, так и было. Прожил Гриша в деревне больше недели. А там и бабье лето, рыжее, отгорело, последнее тепло умчалось на перелетных крыльях, и встала та хрупкая пора, когда почерневшие поля и леса стынут в ожидании белого снега, — меженица.

Покоя, хотя бы коротенького, просила душа, запыханная заботливой осенью, но опять вдруг забурлило Синявино: засудачило, заспорило и даже разругалось. Да так, что отдалось, считай, по всему району. Виновником скандала, глянуть поверху, оказался тихий Фрол Романыч Мишин, хотя ни он сам, ни сочувственники его — заместитель председателя «Зари» Петр Демьянов и секретарь партбюро главбух Максим Гурьевич Костин, ни другие члены правления — и помыслить не могли, что один не ахти большой в масштабе обширного хозяйства вопрос разрешится столь громогласно: заявлением Степана Макаровича Макарова об уходе. Случись такое у соседей в Мартовке или Кудейхе, не больно бы это кого удивило, у них там председатели менялись аккуратно, но в Синявине только старожилы и помнили Захара Сидоркина, который до Макарова командовал «Зарей». Уход председателя колхоза крепкого, да еще уход самовольный, замечаем бывает всем районом и рождает разнотолкные пересуды.

А ведь вопрос тот давно был утрясен, да и породил его не кто иной, как сам Макаров. Однажды на районном активе Степана Макаровича неприятно удивило, что в серьезном деловом разговоре расхвалили отстающий «Маяк» за колхозный музей, который открыли там при школе. И пощекотал нечистый председателев язык: обсмеял он в своей конторе маяковцев, заодно и райкомовского товарища, и сказал, что ежели делать всякие музеи, то делать надо так, чтобы затея красила дело. Недотумкал вовремя, что нельзя выпускать такие слова при своих кое-каких помощничках, которые дурью маются по должности и не знают, где показать свою нужность. Вот и стали наседать на него то комсомольский секретарь, то завклубом, то директор школы, подпел им и главбух Костин. Надоело это, и сказал председатель решенно: «Делать — так делать. Не как некоторые «маяки»… Отдельное здание ставить и — чтоб смотрелось! Мозгуйте с Фроланом». Но Фрол Романыч, бригадир плотников, почему-то долго отмалчивался. Вернее, говорил загадочно: «Тут, знач, подумать надо. Надо подумать…»

И вот как-то вечером, когда правленцы высиживали в конторе праздные байки, заявился старейшина плотников в правление и молча положил перед Демьяновым рулон ватмана. Степан Макарович был в отъезде, на областном семинаре руководителей хозяйств, и главным за него, как всегда, оставался агроном.

Петр Демьянов развернул рулон, взметнул льняные свои длинные брови и углубился в мастерски изложенные чертежи. Потом выбрал лист с общим внешним видом будущего музея и аккуратно пришпилил его на самом видном месте на стене. Правленцы потолпились у вывешенного листа, просмотрели схемы внутренних разверток стен музея, поспрошали друг у друга непонятное и, задымив дружно, выжидательно примолкли.

— Ну? — тряхнул золотистыми кудрями и спрятал улыбку в грудь Демьянов. Его, молодого и единственного среди них специалиста с высшим образованием, смешила священнодейственная серьезность этих самых уважаемых на селе мужей при решении даже пустяковых вопросов. — Что скажете? Будем такой музей строить?