Раскаты

— Нет, Степка, нет. Никогда.

— Ну вот…

Степан вроде и не огорчился. Выходило, надо бы ему встать и уйти, а он почему-то не спешил, сидел и, внимательно смотря на свои острые колени, пощелкивал по ним длинными, изъеденными тракторной грязью пальцами. Лицо его скривила прежняя улыбка, он глухо заговорил:

— Углядел я случайно… давно еще… Полдня у тебя тут пробыл один, вот и подумал… Нет, вообще-то тут ничего такого нет: не должен человек маяться один, коль есть потребность… в том… А чем я хуже дурачка Спирьки?

Словно чем-то тяжелым ударили Варю по голове, в глазах аж потемнело, не сразу нашлась, что и ответить.

— Во-она что… — выдохнула наконец. — Смотри-и-ка ты, какой глазастый! Спирька ушел с тем же, с чем и ты уйдешь. Но ты его не трогай, этот «дурачок» не чета нам с тобой… И давай выметывайся.

— Куда уж нам…

Степан еще ниже опустил голову — стыдно, видать, стало.

И заговорил еще глуше, каждое слово давалось ему с превеликим трудом: не очень уж много было у него баб, но и тех он брал больше руками, чем красивым языком.

— Не знаю, как там у Спирьки… но я, Варя, во сне тебя часто вижу… сидишь ты вот здесь… Вот и надумал зайти к тебе. Забирают меня, вернусь, нет ли, а в жизни так и не видел настоящего…

— А-а, и до тебя дошла очередь! А то уж в деревне поговаривают, что председателевых детей и на войну не берут, — зло засмеялась Варя. — Один ты ведь остался в Синявине из молодых да здоровых.

— Из-за отца и не брали, только председатель тут ни при чем. При смерти он лежал — вот меня и не брали. А вот поднялся — мне и повестку в зубы…

Степан сказал полуправду. Макар Кузьмич и в самом деле долго болел, хотя и не при смерти, но отсрочкой обязан был Степан брату. Заехал как-то Рево навестить больного отца, а Степке шепнул: «Попробую я тебя придержать, сколько хватит сил. Но война, братец, только еще началась». Да, наступили, видно, такие времена, что мало стало и братниных сил.

— Ну ладно, ладно, — сдержала Варя распирающую грудь злость. — Счастливо тебе воевать. А я вам не жалейка-потаскуха — бегать ко мне жалиться. Саму бы кто пожалел, у меня муж на фронте. И отец… Да и мать хворает.

— Да, я слышал. — Степка вздохнул, встал и положил шапку на голову. — Ладно, ты уж не ругай меня. Прижало вот тут что-то, вот я и… А пришел, может, не ради себя, давно тебя хотел упредить: не вяжись с Бардиным. Уж больно он злой на вас.

— А чего мне с ним вязаться? Ни с какого боку он меня не касается.

— Касается вот. — Степан остановился в середине избы словно в нерешительности: сказать или нет? — Не сегодня, так завтра коснется… Они вон опять взялись на дровах богатеть. Думают, некого теперь бояться. Да и не боятся они никого… И сегодня пошли, я сам видел.

— Куда пошли? Где они рубят?

Варя почти подскочила к Степану. Тот замялся еще пуще, но вдруг махнул рукой: зарубил, мол, так уж и быть — дорублю.

— Теперь они рубят за Падью. Березник там рослый у поля мартовского. Не знай твой это лес, не знай Куреина. Но ты не вяжись, плюнь, до дров ли нынче.

— Мой… — выдохнула Варя. — Да не все ли равно… Вот за это спасибо тебе, Степа. Ну, иди, иди. Счастливо тебе вернуться.

— Спасибо — что…

Еще раз искоса оглядев ее, Степка вдруг шагнул к ней, схватил обеими руками за плечи и притянул к себе. Варя успела упереть ему в грудь правый локоть, а левой рукой, до боли сжав пальцы в кулак, ударила Степке в висок. Тот охнул и покачнулся.

— Ну и сволочь же ты, — спокойно сказала Варя, и не думая отбегать от него или хватать в руки что попало. — Предал своих дружков да еще оплаты требуешь. Иди вон, пес шелудивый.

Она проследила в окно, как Степан, низко склонившись (ветер, что ли, поднялся), ступает назад по своим же следам. Подошла и заглянула в печь. Дрова прогорели, оставшийся жар покрылся сверху пушистым пеплом. Ей все одно было не ночевать здесь, угара бояться не приходилось, и она задвинула и верхнюю и боковую вьюшки. Потом она сняла со стены ружье, приподняла конец матраса и вытянула тяжелую ленту патронташа. Два патрона загнала в стволы, положила было патронташ на место, но, подумав, вытащила еще два патрона и сунула их во внутренний нагрудный карман полушубка.

Через несколько минут, встав на широкие охотничьи лыжи, подарок расщедрившегося Вани Воинова, и умело притягивая к спине ружье перекинутым через плечо ремнем, она скорым шагом вышла на опушку. И все быстрее и быстрее, словно в догонялку играла с окрепшей поземкой, покатила краем леса вниз, в сторону Пади.

Меженица Повесть