Раскол

Когда Джерад объяснил свои подозрения, включая особую и ужасающую причину, по которой, возможно, были похищены скауты, приступ паники заставил ее вонзить каблуки в бока летучей мыши так сильно, что несчастное существо запищало от боли.

Они преодолели большую часть расстояния до Рикс Маади, когда где-то вверху, над их головами, раздался оглушительный грохот, от которого тератогены тревожно и жалобно заскулили.

Они не остановились. Что бы это ни было, это не имело отношения к Мику. Фонн все еще слышала его ноту в песни, звучащую впереди. Этой новой катастрофе придется стать в очередь.

*   *   *   *   *

Грохот не имел отношения к Мику, во всяком случае, прямого, и когда Мик услышал его, то звук этот был для него лишь частью гудящего, звенящего кошмара, в который превратилась его жизнь.

Однажды, в возрасте пяти лет, его отец взял Мика на одну из многих охотничьих вылазок в заброшенных районах нижнего города, это была его первая охота холодной, подземной зимой. За первую ночь этой самой вылазки, мальчик уснул слишком близко к костру. Мик проснулся спустя полчаса от ощущения, будто у него горело лицо. Лицо не горело, но все же, он получил сильный ожог лишь оттого, что находился так близко к огню.

Жар от лавы, в кратере под ним, был гораздо, гораздо сильнее, и он ни на секунду не унимался. Напротив, он становился все нестерпимее. Рациональная часть его разума, сражавшаяся за превосходство, возражала, утверждая, что он просто начал жариться, а лава вовсе не становится горячее. И ему это только кажется.

Мик Зюник запасся многими знаниями и быстро взрослел за свои недолгие одиннадцать лет. Но ему было всего одиннадцать лет, и четверть крови в его жилах была человеческой. Совсем скоро, его видимая смелость была смыта волной боли, жара, и страха. Он бросил тереть веревки. Одна из них, похоже, стиралась, но на остальных не было никаких признаков износа - кроме того, у него попросту уже не осталось сил. Первые несколько минут он кричал на своих пленителей, затем, просто плакал. Теперь его горло было слишком сухим и хриплым, а жар становился настолько сильным, что он сконцентрировал все свое внимание на попытках дышать.

Это было не просто. Запах и густой, задымленный воздух затрудняли дыхание, и привыкнуть к ним было не возможно, как и к воздуху мясных цехов на бойнях Голгари. Стены были покрыты плотными коврами из крыс, и время от времени, одна из них, теряла хватку, и срывалась в лаву, взрываясь с влажным хлопком и облачком дыма.

Мик беспомощно кашлял.

Чтение заклинания перешло в общую какофонию, когда толпа расступилась под утыканными шипами дубинами личных головорезов кровавой ведьмы. Изольда целенаправленно подошла к железной ризнице. Она втянула свои когти - или, возможно, сняла их - и теперь в одной руке она держала небольшую, широкую, серебряную чашу с тягучей жидкостью, отражающей отблески огня, и светящейся каким-то собственным волшебным светом. Вторая рука сжимала зазубренный, покрытый символами нож, длиной с руку Мика. Ее покрытый шрамами рот растянулся в жуткой ухмылке. Где-то, между тем, когда она начала читать заклинание, и тем, когда Мик увидел ее, приближающуюся к нему, она успела обмотать свою голову и руки окровавленной колючей проволокой.

Кровавая ведьма подняла чашу и нож вверх, словно предлагая их Мику. Изольда возобновила свое ритмичное, гортанное чтение заклинания, которое было тут же подхвачено окружавшими ее демонопоклонниками, и вскоре все их голоса, песни и выкрики слились воедино. Кровавая ведьма оставалась в этой позе почти минуту, впитывая общую кровожадность от каждого существа в пещере.

Наконец, со звуком, напоминающим нечто среднее, между воем и криком, бледная ведьма опустила руки, медленно, с огромной концентрацией, слушая, как заклинание продолжало повторяться в устах кровожадных жрецов. Когда ее руки опустились, ее ноги оторвались от пола, и она воспарила над толпой на облаке из темной, клубящейся энергии. Изольда медленно подлетела к нему, не прекращая свой жуткий вой, и ее пустые белые глаза впились в одурманенную жаром душу Мика.

Ему нужно было сохранять трезвость рассудка, но пылающий кратер под ним жарил его заживо - не самое способствующее обстоятельство для быстрого принятия решений. Он никуда не мог скрыться от жара. Изольда подлетала все ближе, и повсюду, вокруг него мелькали когти, пальцы, и зазубренные костяные оружия. Веревки были слишком крепкими. Он были всего лишь ребенком.

Он понял, что скоро умрет.

Голос Мика пропал. Он уже не мог ни кричать, ни плакать. Акличин и Орвал все еще были в своих клетках, но даже, если бы ему удалось позвать их, что они могли сделать? Ничего. Что мог сделать сам Мик? Ничего.

Что собиралась сделать Изольда? Ничего хорошего.

*   *   *   *   *

- Не хорошо, - сказал Пивлик. - Совсем не хорошо.