Раскол Русской Церкви в середине XVII века

Приблизительно так же описал описал эту сцену шведский резидент Иоганн де Родес в своем донесении в Стокгольм от 20.10.1652: «Перед поставлением Никон потребовал, чтобы царь дал ему обещание “повиноваться в духовных делах и чтобы он имел такую же власть и такой же авторитет, как и дед его царского величества – Филарет Никитич. Все это ему было обещано”» [139, с. 112]. Никон, сам всегда старавшийся твердо выполнять свои обещания, ожидал того же и от царя, судя, как все люди, о других по себе; он не понимал и не хотел понимать, что царь в России может все или почти все – в том числе и не хранить своих обещаний. Никон считал это данное ему обещание настолько важным, что «дабы придать ему законную силу, ввел упоминание о царском обете в печатный Служебник 1655 г.» [40, c.23]. Конечно, эти требования Никона ничем не выходили за пределы патриаршей власти (только духовной) и авторитета, и вполне соответствовали древнему представлению о «симфонии властей». «Никон отстаивал идею “симфонии”, предполагавшей взаимное соподчинение светской и церковной властей, что в конечном счете служило бы спасению “человеков в мире ином”» [162, с. 71]. Но это были правильные, но всего лишь слова; в реальной же жизни реальный патр. Никон оказался очень неравнодушен к светской, вполне материальной власти, и всемирные амбиции его оказались на деле равно как духовными, так и мiрскими. Также и царь Алексей Михайлович оказался не прочь управлять и церковными делами, сам или через подчиненных. Так что «симфонии» властей не получилось, а получилось, в течение патриаршества Никона (1652–1658 гг.), управление Россией и ее Церковью вдвоем, а после 1658 г. – разрыв «дуэта» и переход всей власти в руки царя.

И архимандритом, и митрополитом, и патриархом, и ссыльным экс-патриар-хом Никон всей душой ненавидел Уложение 1649 г., подписанное им, как и большинством иерархов, поневоле. Позднее он писал: «я постоянно просил царя об этой проклятой книге, чтобы мiряне духовных не судили. Но ничего не получал, кроме уничижения»; цит. по [2, c.138]. Если бы «Уложение» не было составлено и принято к действию до избрания Никона в патриархи в 1652 г., то оно, вероятно, не было бы (в таком виде) принято при его патриаршестве, то есть до 1658 г. Факт неуступчивости царя в спорах об Уложении мог бы насторожить Никона по отношению к дальнейшему развитию их дружбы. Однако уступить ему царь не мог, так как церковный суд, запутанный множеством жалованных и несудимых грамот, и церковное землевладение, пользовавшееся множеством разных привилегий, были неудовлетворительны и, с точки зрения государства, нетерпимы. Вот всего одна характерная деталь, отмеченная Олеарием: «Если богатый человек направляется в монастырь, он берет с собою только часть своего наличнаго имущества, а остальное остается его наследникам, как немного лет тому назад установлено в их новом Соборном уложении. Раньше <то есть до 1649 г.> они забирали с собою в монастырь все свое имущество, вследствие чего большая часть земли попала под власть монастырей и царь в конце концов мог остаться без земли и без крестьян» [42, с. 409].

Уложение 1649 года «огосударствило» значительную часть церковных суда и администрации; исключением стали патриаршие владения, в которых все осталось по старому, кроме их объема. В Архангельской, Вологодской, Новгородской, Тверской областях, в Казанском и Астраханском краях, на Украине и до Крымских степей Никону принадлежало до 25.000 дворов; до него патриаршие владения включали до 10.000 дворов; в 1696 г. патриарх владел 8761 двором ([138, т.1, с. 361]). «Его собственные доходы доходили, если верить Павлу Алеппскому, до двадцати тысяч рублей в год» [89, с. 89]. Многое подарил ему, как бы извиняясь за свое «Уложение» сам царь Алексей Михайлович, противореча этим основному секуляризационному направлению своей внутренней политики. Не препятствовал царь и изданию Никоном в 1653 г. «Кормчей», в которую с целью возвеличенья патриаршей власти была введена статья о Константиновом даре (то есть о том, как имп. св. Константин подарил папе св. Сильвестру всю Италию), явно направленная против «Уложения» – см. илл.2. Возможно, до них обоих доходили слухи о том, что на Западе эта статья считается подложной (ее подложность была там окончательно доказана еще в середине XV в.; некоторые западные мыслители подозревали ее и ранее), но Никон, несомненно, верил ее подлинности и «примерял к ней» свои собственные действия. Древняя поговорка не обманывает: верится, чему хочется.