Расколотое "Я"

Если животное низведено до уровня фабричной продукции, своего рода биохимического комплекса — так что его плоть и органы являются просто материалом, имеющим определенное качество (мягкий, нежный, грубый), вкус, вероятно, запах, — то описать животное позитивно с той точки зрения — значит низвести себя, низводя его. Позитивное описание не «нейтрально» и не «объективно». В случае гуся-как-материала-для-паштета можно дать лишь негативное описание, если описание должно поддерживаться обоснованной онтологией. То есть описание движется в свете того, низведением чего, осквернением чего, доведением до звероподобного состояния чего эта деятельность является, а именно истинной природы человека и животного.

Описание должно даваться в свете того факта, что человеческие существа стали настолько озверевшими, опошленными, сведенными на нет, что они даже не знают о своем низведении. Это не должно накладывать на «нейтральное» описание определенных ценностных суждений, потерявших любые критерии «объективной» обоснованности, то есть обоснованности, которую каждый чувствует необходимость принять всерьез. «Субъективно» все дозволено. Политические идеологии, с другой стороны, пестрят ценностными суждениями, не признаваемыми в качестве таковых, не имеющими никакой онтологической обоснованности. Педанты учат молодежь, что на такие вопросы о ценности нет ответа, или их не проверить, или не верифицировать, или что это вообще не вопросы, или что нам нужны метавопросы. Между тем Вьетнам продолжается.

Под знаком отчуждения каждая отдельная сторона человеческой реальности подвержена фальсификации, а позитивное описание может лишь увековечить отчуждение, которое оно само не может описать, и преуспевает лишь в дальнейшем его углублении, потому что еще больше его скрывает и маскирует.

Значит, мы должны отказаться от позитивизма, который достигает своей «достоверности» путем успешной маскировки того, что есть, и того, чего нет, упорядочения мира наблюдателя посредством превращения истинно данного во взятое, принятое в качестве данных, обирания мира бытия и изгнания тени бытия в призрачную страну «субъективных» ценностей.

•Теоретические и описательные средства большинства исследований в социальных науках приспосабливаются к состоянию явной «объективной» нейтральности. Но мы увидели, насколько это может быть обманчивым. Выбор синтаксиса и словаря — политические поступки, определяющие и ограничивающие способ, которым будут переживаться «факты». Действительно, в некотором смысле они идут дальше и даже создают изучаемые факты.

В исследовании «данные» не столько даны, сколько взяты из постоянно ускользающей матрицы событий. Количественно взаимозаменяемое зерно, сыплющееся в жернова исследований достоверности, есть выражение процесса, которым мы воздействуем «на» реальность, а не выражение процессов «в» реальности.

Естественно-научные исследования ведутся над объектами, или вещами, или моделями отношений между вещами, или над системами «событий». Личности отличаются от вещей тем, что первые переживают мир, а последние лишь как-то ведут себя в мире. Вещные события не переживаются. Личностные события переживаются. Сциентизм — это ошибка, заключающаяся в превращении личностей в вещи посредством процесса овеществления, не являющегося самим по себе частью истинного естественно-научного метода. Результаты, полученные таким образом, должны быть переоценены и переконкретизированы прежде, чем они смогут, быть вновь приняты в область человеческого размышления.

Фундаментальная ошибка состоит в неумении осознать, что существует онтологическая разрывность между бытием человека и бытием вен(r).

Человеческие существа связаны друг с другом не просто внешне, как два бильярдных шара, но отношениями двух миров переживания, которые вступают во взаимодействие при встрече двух людей.

Если человеческие существа изучаются не как человеческие существа, то опять-таки имеет место насилие и мистификация.

В большинстве современных трудов по вопросам индивидуума и семьи существует предположение, что есть некое не-слишком-неудачное слияние, чтобы не сказать предустановленная гармония, природы и воспитания. Возможно, нужна некоторая подгонка с обеих сторон, но все вместе работает на благо тем, кому нужна лишь безопасность, уверенность и тождественность.

Исчезло любое ощущение возможной трагедии, страсти. Исчез любой язык радости, восторга, страсти, пола, насилия. Есть лишь язык канцелярии. Нет больше «диких сцен», а есть лишь родительский союз; нет больше подавления сексуальной привязанности к родителям, но ребенок «отменяет» свои Эдиповы желания. Например:

«Мать может должным образом вложить свои силы в воспитание ребенка в случае, когда экономическая поддержка, положение и защита семьи обеспечиваются отцом. Она также может лучше ограничить свое обожание ребенка материнскими чувствами, когда ее женские потребности удовлетворяются мужем» [32].