Расколотое "Я"

Здесь нет грязного разговора о половых связях и «диких сценах». Удачно применена экономическая метафора. Мать «вкладывает» в своего ребенка. Более откровенна функция мужа. Обеспечение экономической базы, положение и защита — именно в таком порядке.

Часты ссылки на безопасность, на уважение других. Предполагается, что человек живет ради «получения удовольствия от уважения и любви других». Если же нет, то он — психопат.

Такие утверждения в некотором смысле истинны. Они описывают напуганное, задерганное, жалкое существо, каким нам советуют быть, если мы собираемся быть нормальными — предлагая друг другу взаимную защиту от нашего собственного насилия. Семья в качестве «защищающей мафии».

За такой лексикой маячит ужас, находящийся за всем этим взаимным мытьем рук, этими даваниями и получениями уважения, положения, поддержки, защиты и безопасности. Сквозь его изысканную вежливость по-прежнему проглядывают трещины.

В нашем мире мы — «жертвы, горящие у столба, кричащие сквозь пламя», но для Лидза и прочих все проходит очень изысканно. «Современная жизнь требует приспособляемости». Мы также требуем «использовать разум», и мы требуем «эмоционального равновесия, позволяющего личности быть податливой, приспособиться к другим без страха потери индивидуальности при переменах. Это требует основополагающего доверия по отношению к другим и веры в целостность „я“»[32].

Порой проскакивают более честные высказывания, например: «Что касается скорее общества, а не индивидуума, то каждое общество имеет насущный интерес во внушении идей детям, которые образуют его новых членов».

Возможно, то, что говорят эти авторы, написано с иронией, но доказательств этому нет.

Приспособление к чему? К обществу? К миру, сошедшему с ума?

Функции Семьи — подавление Эроса: вызвать ложное сознание безопасности; отвергнуть смерть, избегнув жизни;

отсечь трансцендентное; верить в Бога, но не переживать Пустоту; короче, творить одномерного человека; развить порядочность, единообразие, послушание; вывести детей из игры; навязать страх неудачи; развить уважение к труду;

приучить к порядку «порядочности».

Позвольте представить здесь два альтернативных взгляда на семью и приспособление человека.

«Люди становятся не тем, чем они должны стать по своей природе, но тем, что из них делает общество… Благородные чувства… так сказать, сжаты, иссушены, насильственно искажены и удалены для того, чтобы их не было при нашем общении с миром, — нечто, напоминающее то, как нищие калечат и увечат своих детей, чтобы сделать их подходящими для будущего положения в жизни» [II].

«Фактически мир по-прежнему кажется населенным первобытными людьми, достаточно глупыми, чтобы видеть перевоплощенных предков в своих только что родившихся детях. Оружием и украшениями, принадлежащими мертвецу, размахивают перед носом у младенца; если он делает какое-то движение, раздается громкий крик — дедушка вернулся к жизни. Этот „старик“ будет кормиться грудью, гадить на свою пеленку и носить имя предка; оставшиеся в живых из поколения его предков порадуются, видя своего товарища по битвам и охоте размахивающим своими крошечными ручками и ножками; как только он начнет говорить, они внушат ему воспоминания покойного. Суровое обучение „восстановит“ его бывший характер, они напомнят ему, что „он“ был безжалостным, жестоким или великодушным, и он будет убежден в этом, несмотря на любые переживания противоположного. Какое варварство! Взять живого ребенка и зашить его в кожу мертвеца — он станет задыхаться в таком старческом детстве без какого-либо иного занятия, кроме воспроизведения жестов пращура, без какой-либо надежды, кроме надежды отравить будущие детства после своей собственной смерти. Неудивительно, что после этого он говорит о себе с великими предосторожностями, вполголоса, часто в третьем лице: это жалкое существо хорошо знает, что он — это его собственный дедушка.

Таких отсталых аборигенов можно найти на островах Фиджи, на Таити, в Новой Гвинее, в Вене, в Париже, в Риме, в Нью-Йорке — повсюду, где есть люди. Их называют родителями. Задолго до нашего рождения, даже до того, как мы зачаты, наши родители решили, кем мы будем»

[38].

Иногда встречается точка зрения, что наука нейтральна и что все это — вопрос ценностных суждений.