Расколотое "Я"

Ее потребность в том, чтобы ее замечали, могла бы способствовать приложению к ней дополнительного штампа — она была эксгибиционисткой. Повторяю, подобный термин имеет силу лишь тогда, когда он понимается экзистенциально. Таким образом — и этот вопрос будет весьма подробно обсуждаться впоследствии, — она «выставляла себя напоказ», но при этом никогда себя не «выдавала». То есть она рас-крывалась, но при этом всегда с-крывалась. Так что она всегда была одинока и одна, хотя внешне ее затруднения не заключались в бытии вместе с другими людьми; ее затруднения меньше всего бросались в глаза, когда она была вместе с другим человеком. Но очевидно, что ее осознание автономного существования других людей было действительно таким же незначительным, как и вера в собственную автономию. Если их не было рядом, они переставали для нее существовать. Оргазм являлся средством овладения собой посредством держания в объятиях мужчины, овладевавшего ею. Но она не могла быть собой, самой по себе, и поэтому вообще не могла быть по-настоящему собой.

Случай 2

Самый любопытный феномен личности — тот, что наблюдался веками, но который еще не получил полного объяснения, — состоит в том, что там, где индивидуум кажется средством выражения личности, он не является самим собой. Кажется, что им «обладает» чья-то чужая личность и находит выражение посредством его слов и поступков, тогда как собственная личность индивидуума временно «потеряна» или «исчезла». Это происходит со всеми степенями пагубности. Кажется, существуют все степени одного и того же основополагающего процесса, начиная с простейшего, добродушного наблюдения, что такой-то и такой-то «весь в отца» или что «в ней проявляется материнский нрав», вплоть до крайнего несчастья человека, обнаруживающего себя вынужденным принять на себя характерные черты личности, которую он может ненавидеть и (или) чувствовать ее совершенно чуждой своей собственной.

Этот феномен — один из самых важных при случающихся распадах ощущения собственной индивидуальности, когда это происходит невольно или принудительно. Боязнь, что это произойдет, является одним из факторов страха поглощения и разрывания. Индивидуум может бояться походить на кого-либо, поскольку он обнаруживает, что его принуждают стать похожим на того, кто ему нравится. Позднее я постараюсь показать, что это один из мотивов шизофренического ухода в себя.

Способ, которым «я» индивидуума и личность глубоко видоизменяются, вплоть до пугающей точки потери собственной индивидуальности и ощущения реальности, посредством поглощения чуждой субиндивидуальностью, иллюстрирует следующий случай.

Г-жа Д., сорокалетняя женщина, изначально пожаловалась на смутный, но сильный страх. Она сказала, что боится всего, «даже неба». Она жаловалась на постоянное чувство неудовлетворенности, необъяснимые приступы гнева по отношению к мужу и, в частности, на «недостаток ощущения обязанности». Ее страх был таков, «словно кто-то пытается встать внутри нее и выйти из нее». Она очень боялась, что напоминает свою мать, которую ненавидела. То, что она называла «ненадежностью», было чувством смущения и смятения, которое она связывала с тем фактом, что все, что делала, похоже, никогда не удовлетворяло ее родителей. Если она делала что-то одно и ей говорили, что это плохо, она делала другое и обнаруживала, что они по-прежнему говорят, что это плохо. Она была не в силах открыть, как она выразилась, «кем они хотят ее видеть». Кроме всего прочего, она упрекала родителей за то, что те никак не давали ей понять, кем или чем она в действительности является и кем должна стать. Она не могла быть ни плохой, ни хорошей хоть с какой-то «надежностью», поскольку родители были — на самом деле или по ее ощущениям — совершенно непредсказуемы и ненадежны в выражении любви или ненависти, одобрения или неодобрения. Оглядываясь назад, она сделала вывод, что они ее ненавидели. Но временами, сказала она, они ее настолько сбивали с толку и ей так хотелось обнаружить, кем она должна стать, чтобы быть способной хотя бы их ненавидеть, не говоря уж о том, чтобы любить. Теперь она говорила, что ищет «утешения». Она искала некую линию, исходящую от меня, которая указала бы ей путь, по которому надо идти. Она нашла мою не-указывающую позицию с трудом переносимой, поскольку та казалась ей явным повторением позиции отца: «Не задавай вопросов, и тебе не солгут». На какое-то время она стала подвержена принудительному мышлению, при котором была обязана задавать такие вопросы, как: «Для чего это?» или «Зачем это?», и давать себе ответы. Она истолковывала это как попытку утешить себя в собственных мыслях, поскольку ни от кого не могла получить утешения. У нее началась сильная депрессия, и она бесконечно жаловалась на свои чувства, говоря, насколько они детские. Она очень много говорила о том, как ей себя жаль.