Расколотое небо

Послышался первый, за ним второй выстрелы с улицы. Павел хотел кинуться в хату, услышав перепуганный визг детей, но мужики схватили его под руки, не пустили.

– Брат! – диким голосом закричал Павел Серафимович, увидев, как внутри хаты вспыхнуло яркое пламя.

– Прощай, Павел! – крикнул напоследок Гордей. – Прощайте, люди! Не поминайте лихом!

Уже через мгновение внутри все пылало. Отчаянные человеческие крики быстро стихли. Дольше ржали напуганные кони, угрюмо ревела корова, но и те смолкли. Люди кинулись тушить пожар, но жадный огонь быстро поглотил и человеческие жизни, и само жилище, которое недавно было наполнено голосами, щебетом детей и стрекотом швейной машинки.

– Что же ты наделал, Гордей… – сокрушенно произнес Павел Серафимович.

Мужчина прикрыл лицо фуражкой, то ли чтобы не видеть, как в пламени исчезла жизнь родного человека, то ли чтобы люди не заметили его слез.

– Папочка, не надо, – услышал он рядом голос Вари, только что прибежавшей на пожар.

Павел Серафимович вытер фуражкой лицо, взглянул на заплаканную дочку.

– Идем домой, – попросила она осторожно. – Не надо смотреть.

– Не могу! – отчаянно покачал головой. – Там мой брат. Я никуда не пойду.

– Папа, его уже не вернешь.

– Не пойду.

– Но у тебя же есть мы, – продолжила Варя. – Дома мама с ума сходит, ожидая тебя. Я на нее оставила детей, твоих внуков.

– Иди домой.

– Мы не сможем жить без тебя, – тихо сказала Варя. – Ты нам нужен. Что мы будем без тебя делать?

Посмотрел дочке в глаза. Там отчаяние и надежда одновременно.

– Идем домой, – вздохнул он и бросил последний тоскливый взгляд на догоравшую хату.

Глава 40

Варя взяла младенца на руки и пошла с отцом навестить сестру. Павел Серафимович был в плохом настроении. Налоги по мясу платить было нечем. Остались в хозяйстве на две семьи конь, корова и одна свинья. Зарезать корову – нечем будет кормить детей. Коня? Как тогда пахать землю? И вообще, без коня никак нельзя в хозяйстве. Остается свинья. Но нет ни кусочка сала, ни мяса. По двору бегает несколько кур, да и то для того, чтобы собрать яйца на налог. Сами уже и забыли, каковы яйца на вкус. Пока еще есть зелень, куры пасутся, а чем их кормить зимой? Зерно пошло на налог. Осталось дома так мало, как никогда еще не было. Как ни крути, а не хватит даже на посев. А где брать хлеб? Огород убрали, наквасили капусты, огурцов, есть картошка, свекла, но как же без хлеба? И урожай собрали неплохой, стояла в поле рожь, как в строю! А какое было зерно! Не зерно, а янтарь! Сердце рвалось на части, когда сдавал его в колхоз. Недаром говорят: «Не тот хлеб, что в поле, а тот, что в кладовой». А в кладовой почти пусто. Чуяло сердце: наступают тяжелые времена…

– Видите? – Ольга вместо приветствия показала на кровать.

Там на животе лежал ее старший сын, двенадцатилетний Василько. Вся спина мальчика была исполосована кнутом. Длинные полосы ран кровоточили, и паренек тихонько стонал.

– Вот что с моим ребенком сделали! Совсем искалечили!

– Василек, солнышко. – Варя погладила чуб мальчика. – Опять за колоски побили?

– Ага, – всхлипнул он. – Не заметил объездчика, а он налетел, да так меня отхлестал!

– Подлюга! – возмутился Павел Серафимович. – Поднял руку на ребенка! Чтоб она у него отсохла! Не надо больше ходить, если еще раз поймает – забьет до смерти.

– Конечно! – вмешалась Ольга. – Не ходить? А есть что зимой будем? Нигде ничего нет! То, что дали на трудодни, вот-вот доедим, а что потом? Посевное зерно молоть на муку? Сейчас работаем за «галочку» в учетной тетради, ведь уже и грамма зерна на трудодни не дают.

– Может, потом выдадут? – спросил отец.

– Дадут! – хмыкнула Ольга. – Догонят и еще дадут! Все зерно вывозят в район, кладовые пустые уже сейчас. Только дураки и мои родственники ждут чего-то на трудодни.

– Но в колхозном хозяйстве должны оставаться какие-то запасы, – заметил Павел Серафимович.

– Должны-то должны, но все абсолютно вывозят. Раньше как было? Утром разолью всем попить молока, нарежу по краюхе хлеба, а потом так-сяк подъедим в колхозе. А теперь дудки! То хотя бы старших детей кормили в школе, а теперь нет. А еще же надо что-то и ужинать. К тому же Оксанка остается с кем-то, ее надо накормить. Не бросишь дома одного четырехлетнего ребенка? Когда хлеба было вдоволь, испечешь, бывало, то какой-то пирожок, то вареничек слепишь, то блинов поджаришь, а теперь вся надежда на огород. Если так и дальше пойдет, то картошку до Нового года съедим и положим зубы на полку, – жаловалась Ольга. – Хотела сама ночью пойти посрезать колосков, но что-то страшно. Думаю, если меня посадят, то дети пропадут. Поэтому и посылаю старших на поле собирать колоски. Если повезет, то приносят пару сумок. А этого как раз хватает на то, чтобы пару буханок испечь.

– И когда уже все это кончится? – покачал головой Павел Серафимович.

– У Михаила надо спросить, – подколола Ольга. – Он теперь сапоги руководству так лижет, аж причмокивает!

– Часто видишься с ним? – глухо спросил отец.

– Каждый день. Он же у нас бригадир! Хотя бы раз спросил, как мы живем.