— Ну, конечно. Я иду на Репербан, заказываю порцию кокса и плачу кредиткой. — Он покачал головой. — Иногда я спрашиваю себя, в каких сферах ты витаешь, Эли.
— Во всяком случае, не в наркотической субкультуре. И что мы будем делать, если ты теперь стал зависимым? — Тильман отмахнулся.
— Не после первого раза. Я же говорю, эта штука — дрянь. Она убивает твои сны и уничтожает всю твою духовную силу. В дурмане у меня было только два желания: секс и насилие.
Я невольно сделала шаг назад.
— Может, теперь ты поймёшь, почему я раздвинул кровати. — Тильман поднял руку вверх. Все суставы на пальцах были сбиты и отливали синим. Он, должно быть, снова и снова бил кулаком по стене.
— Э-э. Да. Конечно. — Я смущённо прочистила горло. — Ты действительно не знаешь, что на плёнке? — быстро сменила я тему. Секс и насилие. Ай-ай-ай. Теперь я даже была быть благодарна ему, что он разделил кровати.
Тильман покачал головой.
— Нет. Без понятия. Я был слишком занят тем, пытаясь не умереть, чтобы смотреть через камеру. Я переживал один момент смерти за другим.
— Момент смерти? — прохрипела я. — Что это такое?
— Ты не хочешь этого знать. — Нет, может быть, я действительно не хотела знать этого. В моих ночных снах у меня было достаточно своих собственных моментов смерти.
— Между прочим. — Тильман поднял свой рукав вверх. — Это, конечно, был не лак. У меня при проявлении плёнки выскользнула из рук серная кислота. Францёзу придётся в скором времени инвестировать в новый ковёр для галереи.
Дверь ванной закрылась, и нерешительные шаги Джианны приблизились.
— Елизавета? Тильман? — позвала она неуверенно.
— Заходи сюда! — Я очень старалась, чтобы мой голос звучал нормально. Но он был ломким и выдавал моё напряжение.
Джианна, словно укоренившись, остановилась на пороге, когда увидела устарелый экран и проектор, но Тильман решительно затянул её в комнату и закрыл дверь. После секундного колебания она резко повернулась ко мне, а её руки сжались в кулаки. Да, комната выглядела отнюдь не по-домашнему. Это была палата ужасов. Теперь Джианна увидела и камеру, которая всё ещё стояла на полочке. Она отодвинула её в сторону и, проверяя, посмотрела в дыру. В тоже время я вспомнила, что мы не приклеили назад глаз змеи. Как нам повезло, что Пауль ничего не заметил. Джианна опешила, когда заметила лягушку, которая уставилась на неё из своей спиртовой ванны, и от отвращения отпрянула.
— Вы снимаете кровать твоего брата? — Тильман встал как охранник возле двери. Взгляд Джианны переходил от меня к Тильману и к камере туда-сюда. Мы ничего не говорили.
— Фу, вы действительно извращенцы! Вы засняли его и хотите теперь показать мне это, не так ли? Пауля и Францёза в постели?
— Нет, не его и Францёза, а…, - начала я успокаивать её, но не знала, как осмысленно закончить моё предложение. Джианна отвернулась и направилась в сторону двери. Прежде чем Тильман мог прибегнуть к насилию, я схватила её за рукав куртки, чтобы остановить.
Её левая рука взлетела вверх, потом что-то зашипело, и в ту же секунду наступила боль — яркая и резкая и такая интенсивная, что я вскрикнула и прижала пальцы к глазам. Было такое чувство, будто в мои зрачки впивается тысяча острых осколков. Слёзы полились ручьями по моим щекам, а мои контактные линзы, казалось, въелись в роговицы.
— Ты что, совсем свихнулась? — взвыла я злобно. — У меня, между прочим, контактные линзы! Это так больно! Я думаю, я ослепла! — Я действительно ничего не видела, что главным образом было из-за того, что я больше не решалась открыть глаза. Я опустилась на пол, потому что у меня закружилась голова.
— Вы больны! Абсолютно больны! Психи! Выпустите меня! — вопила Джианна. — Ой! Убери руки, ты, паршивый, маленький ублюдок!
Паршивый, маленький ублюдок не сказал ни слова, но по тяжёлому ожесточённому дыханию Джианны я слышала, что оба всё ещё боролись друг с другом. Потом Тильман глухо застонал и упал рядом со мной на пол. Каблуки Джианны застучали по половицам. Она сбежала в коридор, чтобы начать трясти ручку входной двери.
— Помогите! — кричала она пронзительно. — Эй, меня что, никто не слышит? Помогите!
— О Боже, мои яйца… — Тильман страдальчески выдохнул.
— Воды! — заглушила я наполненный болью дуэт из криков Джианны и стонов Тильмана. — Я больше ничего не вижу! Я не могу открыть глаза! Пожалуйста!
Надо мной захрустела пластиковая полиэтиленовая бутылка. Потом прохладная вода попала на мои веки, и я осмелилась заморгать, в то время как Джианна третировала входную дверь обоими кулаками. Тильман промывал мне глаза, пока жжение и покалывание стали более сносными. С трудом я поднялась. Сопли бежали из моего носа, и я дрожала всем телом.
— Мне нужно вытащить линзы, — всхлипнула я, наклонилась вперёд и удалила их привычным движением. Стало лучше. Я положила их в их контейнер и, плача, покопалась и нашла в рюкзаке очки, которые у меня были на всякий случай.