Распад. Судьба советского критика: 40—50-е годы

Вечер в Политехническом музее — живое опровержение этой усталой легенды. Аудитория вчерашнего вечера была разнородна, здесь были молодые поэты, старые опытные редактора газет и журналов, партийные работники, библиотекари, ученые, но огромную прослойку аудитории составляли рядовые студенты и студентки, рабочие, служащие Москвы. Свыше тысячи человек около трех часов слушали своего поэта. Ни один человек не вышел. Как с самого начала вечера в зале не было ни одного свободного места, так он оставался абсолютно полон до самого конца. В чем же секрет обаяния пастернаковской лирики? Может быть, в том, что поэт касается, так называемых, "вечных" тем — любви, ревности, природы? Нет. Это неверно. Пастернак насквозь современен. Русский читатель очень точно ощущает, что его стихи не могли быть написан ни в пору классического русского реализма 19 века, ни в более позднюю пору символизма или футуризма. Пастернак часто касается тем общественных, — таков, например, великолепный по драматизму отрывок из поэмы "1905 год", прочтенный автором на вечере. Здесь Пастернак изображает мятеж матросов-революционеров на броненосце "Потемкин". Есть у Пастернака и стихи на темы войны против немецкого фашизма, исполненные драматизма и гнева к врагу. Но даже тогда, когда Пастернак пишет на самые, казалось бы, отвлеченные, "вечные" темы — он до мозга костей современен. Только современному читателю близка и понятна та многоплановая система ассоциаций, которой Пастернак пользуется с такой виртуозной внутренней свободой, без труда перенося воображение читателя от описания жизни лесных дроздов к афоризмам о сущности искусства, когда он переплетает описание игры на пианино с любовным объяснением, когда пейзаж современного города в фантастическом освещении луны становится фоном для трагического монолога героя о неразделенной его страсти к женщине. Картины русской зимы и осени чередуются у Пастернака с чисто философскими строчками о народе, которому "чужды черты холопства, которые кладет нужда", запах сосен мешается с монологом Гамлета, обращенным из глубины 17 века к нашим современникам. Во всем этом сложном импрессионистическом сочетании самых неожиданных метафор сегодняшний читатель без труда разбирается. В кратком вступительном слове к вчерашнему вечеру импрессионистическими назвал свои ранние стихи сам автор. <…> Гибкость и емкость поэтической формы Пастернака поразительна. Это сказывается и на чрезвычайной широте его тематического кругозора, и на умении Пастернака переводить стихи других народов. Вчера Пастернак продемонстрировал некоторые образцы поэтического перевода, — он читал грузинского романтика 19 века Николо Бараташвили, он читал Верлена, и, наконец, "Зиму" и "66-ой сонет" Шекспира в своих переводах. Все это перевел Пастернак виртуозно, с полным пониманием национальных и эпохальных особенностей интерпретируемых поэтов. Переводы Пастернака пользовались таким же успехом, как и его оригинальные стихи. Во время чтения этих переводов от имени неизвестных почитателей поэта, — на сцену принесли подарок Пастернаку, — огромный куст цветущей сирени. Он был поставлен на стол. Чтение стихов продолжалось. Несколько раз поэт объявлял свой вечер законченным. Тогда публика вставала со своих мест и стоя аплодировала три, четыре, пять минут подряд. Поэт выходил снова, смущенно улыбался своей доброй, почти детской улыбкой и продолжал чтение. Вещи, еще не успевшие появиться в печати, аудитория заставляла повторять по два раза. Одно известное стихотворение, написанное еще в 1916 году ("Импровизация"), поэт прочел в совершенно новом варианте. Это вызвало бурю восторга и требование немедленного повторения, что поэт охотно и сделал. Вечер прошел с каким-то особым накалом и трепетом. Он превратился в триумф тонкого и сложного лирика современности, нашедшего полный духовный контакт со своей аудиторией»[49].

Пастернак как поле боя

Тарасенков в своем рассказе о борьбе с Поликарповым очень осторожно написал о Пастернаке. А ведь Поликарпов, понимая, что проиграл, настойчиво твердит — что к книге Пастернака «Земной простор» относится резко отрицательно, и поминает статью Тарасенкова в «Знамени», и статью эту считает очень вредной для советского читателя.

Вишневский, тоже произнося свою речь, хоть и поддерживал Тарасенкова в борьбе с Поликарповым, все-таки ультимативно предупреждает его: «Будешь за Пастернака — буду против тебя, буду драться».

Тарасенков опускает эту фразу из своего рассказа. Почему? Видимо, старается не дразнить гусей. В июне он пишет статью «Мозаика» и дает познакомиться с ней редколлегии журнала. В ней ряд портретов-зарисовок: Пастернак, Ахматова, Симонов, Тихонов, Сельвинский и др.

Тихонов во внутренней рецензии не разделяет восторгов критика.