Распад. Судьба советского критика: 40—50-е годы

Я пришел домой, перечел твое письмо, переворошил еще кое-какие материалы и должен сказать прямо, — я ожидал от тебя не такой критики моей работы. Твои аргументы? Первый аргумент разговор с Софьей Касьяновной. Я не могу его принять. Пастернак говорит очень, очень сложно, подчас витиевато в обычном житейском разговоре. Софья Касьяновна могла его не точно понять, перепутать, позабыть (разговор имел место 5 лет тому назад). Скорее всего, Пастернак разумел письма к нему от Рильке, крупного немецкого поэта, умершего в 1926 г. Знаю, как Пастернак вел себя в дни бомбовых атак на Москву, он героически тушил немецкие «зажигалки», работал на крышах ночами, как член команды МП ВО. Я категорически отметаю приклеивание Пастернаку каких-либо пронемецких разговоров. Этого не могло быть, и не было. Я в это не верю и никогда не поверю.

Вишневский продолжает кровожадный «разбор» Пастернака.

СССР «курится сквозь дым теорий». Некий костер, где сгорают миллионы, не так ли?.. — Схоласты, доктринеры, теоретики?.. — О, это почти «Россия во мгле»… — Люди там, в СССР, «грызутся» и «заподозревают (так!) друг друга». Перечитай книги Пастернака.

Об «Охранной грамоте» ты сам писал. Перечитай на досуге свою статью. М<ожет> б<ыть,> ты вспомнишь пастернаковское «Лучше спать, спать, спать»? О, какой великолепный лозунг для народа, — какое выражение сил, ума, прозрения у «великого»!.. «Мне смерть, как приелось жить»… Какое признание, как оно великолепно!

А его теории: поэзия как «гипнотическая отчизна», искусство как «смещение действительности» и пр. и пр. — Как это обогатило народ! Я не продолжаю. Просто утром, встав, набросал тебе эти несколько слов предупреждения и совета.

На это Тарасенков использует классический прием советского критика, мол, это рапповцы ругали Пастернака.