Распахни свое сердце (СИ)

— Я понял, — Дмитрий вжался пахом в крепкие ягодицы и, уткнувшись носом в лысую макушку, прошептал: — Сука ты, Толь, но от тебя реально крышу сносит.

— Сизов, а в задницу мне сейчас съехавший шифер упирается?

— Я не виноват, это природа.

— Твоя природа не могла другое место выбрать? Бабка с матерью нас точно не слышат, Ирка и так

обо всём знает, а вот притворяющийся спящим любопытный отрок Павел теперь, наверное, нас

стороной обходить будет.

— Чего?!

— Того. Крюков, можешь не изображать сопение. У тебя дыхание от волнения сбилось.

Павел издал короткий нервный смешок и сел, поджав под себя ноги. В его голове не укладывалось

происходящее. Он просто отказывался принимать эту мысль.

— Ребята, вы же специально надо мной прикалываетесь, да?

— Твою мать, — Сизов тихо застонал.

— Рано или поздно ты бы всё равно узнал, — Толик повернулся. Он и не пытался отпираться.

Зачем? Пусть мальчишка ещё раз подумает, хочет ли он стать членом семьи, в которой, как и

положено, не без урода. Да и тайна Дмитрия, с которым он приятельствовал, долго бы тайной не

осталась.

— Блядь.

— Павел Олегович, что за гадости я слышу от благовоспитанного юноши?

— Толь, у него истерика, кажется.

— Это шок. Ничего, к утру оклемается.

— Но вы же оба такие… — блондин замялся на мгновение, — мужики. Настоящие.

— Пашка, ломай стереотипы, — Сизов вздохнул. — Да уж, неловко.

— Крюков, если где просочится, я тебе шею сверну, — Финогенов лениво зевнул.

— И оставишь сестру вдовой?

— А ты ещё не передумал?

— Я бабу Глашу боюсь больше, чем ничтожную вероятность того, что ты на меня глаз положишь.

— Как я тебя понимаю! — Дмитрий откровенно заржал. — Баба Глаша и расстрел подпишет, и

приведёт его в исполнение лично.

— Она меня в детстве вожжами хлестала, — пожаловался Щербатый.

— А завтра ЗАГС работает? — Павел заметно расслабился. — Может, мне себя сразу обезопасить?

— А у нас какие гарантии будут? — поинтересовался Сизов.

— Увы, — Толик похлопал его по плечу — А если серьёзно, Паш…

— Не надо. Я в шоке, но это никак не касается моих отношений с Ирой.

— Мужик, — Финогенов удовлетворённо кивнул.

— Может, я пойду к ней, а вы тут спокойно предадитесь разврату?

— Нет!

— Да!

Глава 38

Ирина, бодрая и свежая, будто и не было новогодней ночи, порхала по дому, убирая следы

праздника, а Павел задумчиво смотрел в кухонное окно на двор, где Дмитрий, одетый в старую

фуфайку, махал колуном, разбивая чурбаны. Толик стоял рядом с ним и иногда давал какие-то

советы. Бабе Глаше, привыкшей жарко протапливать и пузатую русскую печку на кухне, и стройную

голландку в одной из комнат, дров, закупленных прошлой весной, на год не хватило, так что зимой

докупили, а расколоть всё разом Щербатый из-за работы не успел. Много древесины сжирала и

добротная баня.

— Ты чего к окну прилип? — Киса обняла Крюкова со спины.

— Смотрю. Ловко он, да?

— Ноги шире надо, — девушка поцокала языком, глядя на Сизова. — О, видишь, Толька ему о том

же говорит!

Действительно, Финогенов что-то объяснял, размахивая руками, а «кольщик» кивал и широко

улыбался, поправляя сползающую на лоб шапку.

— Как они могут? — Павел повернул голову, скосив глаза на Иру. О том, что она в курсе ситуации, ему сказал Щербатый.

— Что могут?

— Кис, я знаю о них.

— Оу, вот оно что.

— Что ты думаешь об этом?

— Я лучше приму Димку, чем какую-нибудь тварь. Я люблю брата и желаю ему самого хорошего.

— Ты уверена, что из их отношений что-нибудь выйдет?

— Не думай, что мне легко далось принятие всего этого. У меня было время подумать, поверь, —

Финогенова улыбнулась, взглянув на Толика, плюнувшего на обучение и таскающего поленья в

дровяник. — Я не откажусь от него. От них обоих.

— Я и не прошу, — Павел повернулся и, приподнявшись на носки, поцеловал девушку в щёку. —

Мне просто надо привыкнуть.

— Презираешь?

— Я не могу презирать друзей.

— Воркуете? — довольно улыбающаяся баба Глаша вошла на кухню и села на стул возле печи.

— Доброе утро, — Крюков выглянул из-за Иры.

— Доброе, Павлуш. Иди, помоги Антонине воды в баню натаскать, а мы с Кисонькой блинов пока

напечём.

— Конечно.

— Золотце ты моё!

___

— Может, не надо? — Павел неуверенно покосился на берёзовый веник в руке Толика.

— Залезай! — мужчина кивнул на полки.

— Не дрейфь! Тебе выпала честь первым испытать на себе прелести русской бани, — подбодрил

Сизов, втягивая носом обжигающий сухой воздух.

— Плесни кипятка на каменку, — не оборачиваясь, велел ему Щербатый, наступая на пятящегося

Крюкова.

— Есть, шеф! — Дмитрий, шутя, вытянулся по струнке и приложил руку к банному колпаку. Где, что и как, он изучил, помогая Антонине Ивановне при растопке.

Блондин тяжело вздохнул и улёгся на доски, матеря про себя весь белый свет. Получив первые

несколько хлёстких ударов по голой заднице, матерился он уже вслух, со смаком и знанием дела. Не

каждый может выдержать такую жару.

— Как поёт! — ржал Сизов, с интересом наблюдая за процессом.

— Это ему наказание за любопытство, — хохотнул Финогенов и прошёлся веником по узкой спине.

— Не скули, Павлентий! Вся хворь из тебя сейчас выходит. Чуешь?

— Жизнь из меня выходит, — простонал парень. — Изверг! Садист!