Распахни свое сердце (СИ)

Посмотрев на друга, стиснувшего зубы, она замерла: — Ты что, ревнуешь Ирку к нему? С ума

сошёл?

— Ревную? — Павел усмехнулся.— Кто я, чтобы ревновать её? Она такая, а я…

— А что ты? Она же никого, кроме тебя, не видит! Она помешана на тебе!

— Я заметил.

— Идиот! — Копейкина развернулась и встала напротив блондина, заметив, что Смирнов с

Финогеновой двигаются в их направлении. — Хочешь, докажу?

— Как? — парень успел только моргнуть и зажмуриться, когда его губ коснулись холодные

обветренные губы, а в рот протолкнулся чужой язык. Целовалась Женя крышесносно, ломая и

подстраивая под себя, и Крюков сдался, неловко отвечая. Это было приятно и здорово с точки зрения

техники и телесных ощущений, но на внутреннем уровне слишком пусто. Целовать друга, брата, сестру — извращение.

— Почему? — надломленный голос совсем рядом заставил его очнуться, а потом девушку рывком

оттолкнули от него, и, взмахнув руками, она упала, ударившись о бортик и растянувшись на льду.

Кису трясло. Она даже не взглянула на падающую от её толчка подругу, смотря только на Павла.

Вцепившись в его плечи, она заглядывала в светлые глаза, прикрытые запотевшими стёклами очков:

— Почему? За что? — злые слёзы застыли на ресницах, и одна всё-таки сорвалась, блестящей

каплей сползая по щеке. — Я же люблю тебя! Я не смогу без тебя, неужели ты не понимаешь? Что я

не так делаю? — её голос срывался. — Что? Скажи! — опустившись на лёд, она стянула варежки и

закрыла лицо руками, всхлипывая.

То, чего так боялся Лёня, вырвалось наружу: больная, отчаянная, всепоглощающая любовь, которая

не знает гордости. Она прощает всё, наступая на собственное горло. Можно быть сильным, но она

всё равно склонит и раздавит.

— Кис? — Крюков по-настоящему испугался. — Киса! — он рухнул на колени рядом с ней и крепко

обнял. — Не плачь, пожалуйста!

— Жалеешь? — Ира уткнулась носом в его пуховик. — Жалей. Пусть так, только не уходи. Я не

смогу, я не сумею без тебя. Я просто умру.

— Прости, я такой идиот, — Павел, отстранившись немного, обхватил её лицо ладонями и заставил

посмотреть на него. — Я тебя люблю, Ир. Я тебя очень люблю. Пожалуйста, прости.

— Скажи ей правду, — Женя, морщась, поднялась и осторожно двинулась к выходу. Обернувшись, она добавила: — Я сегодня переночую где-нибудь. Вы нужны друг другу.

Хватит. Она сделала, что могла. Её друг, обделённый женским вниманием, на протяжении многих

лет взращивал в себе комплекс неполноценности. Как он мог так запросто поверить, что для кого-то

является всем? Да, он видел привязанность Ирины, но на подсознательном уровне его грыз жирный

червь сомнения, питающийся неуверенностью в себе. Казалось, что всё хорошо, что он верит, но…

Всегда есть это проклятое «но». Ревность вытащила наружу страхи. Тут никакие разговоры и

убеждения не помогли бы — он должен был понять это раз и навсегда, увидев воочию.

А ей здесь больше нечего делать. Мы часто жертвуем чем-то ради дорогих нам людей, и Копейкина

поняла, чем пожертвовала, лёжа там, на исцарапанном коньками льду, когда взглянула на Олега, застывшего каменным изваянием и сжимающего кулаки. Он не ждал объяснений, он просто смотрел

на неё, раскинувшуюся звездой, и на плачущую Кису. Смотрел и закрывался. Развернувшись, он

уехал к противоположному бортику, где его младший брат учился кататься под руководством Алеси.

Он сделал выводы, а доказывать что-либо Жене не позволяла гордость.

***

— Привет, ты чего без звонка? — Лёня удивлённо смотрел на племянницу, топчущуюся на пороге.

— Телефон разрядился. К тебе можно?

— Конечно, — Костенко отступил, пропуская гостью. — Что случилось?

— Ничего.

— Это ты кому-нибудь другому рассказывать будешь, — мужчина закрыл входную дверь. — У тебя

на лице всё написано.

Разувшись и сняв куртку, Женя прошла за дядей на кухню и, устроившись на высоком стуле, уставилась перед собой.

— Без ста грамм, чую, не разберёшься, — Лёнечка достал из шкафа непочатую бутылку коньяка. —

Я тебя внимательно слушаю, — плеснув тёмной пахучей жидкости в пузатый бокал, он протянул его

девушке.

— Скажи, — она сжала пальцы на прозрачной ножке, — когда любишь, простишь всё, что угодно?

— Любить по-разному можно.

— И так можно?

— И так. Только хорошего я в этом не вижу.

— Почему?

— Рано или поздно такая любовь убивает, если не находит абсолютной взаимности. К чему эти

вопросы? — Лёня нахмурился.

— Не беспокойся, я просто интересуюсь.

— Хорошо, а то я уже было подумал, что эта гадость воздушно-капельным путём передаётся, и

хотел попросить тебя не дышать в мою сторону.

— А ты знаешь кого-то, кто так влюблён?

— Киса. Жень, я это своими глазами видел.

— Блядь, — девушка опрокинула в себя содержимое бокала и поморщилась.

— Что? С ней что-то случилось? — Костенко замер.

— Расслабься, у неё полная взаимность. Знаешь, когда-то мне было очень обидно, что ты так

трясёшься над ней, — Копейкина улыбнулась. — Я жутко ревновала.

— А сейчас?

— А сейчас я понимаю, что её нельзя не оберегать. Она такая нежная, добрая, а я… Оторви и брось.

— Глупышка моя, — Лёня обогнул стол и обнял племянницу. — Воробушек, ты сама не