Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

2) Воплощением слова в Священном Писании, поклонением иконам, а также признанием природы как сферы божественного откровения христианство частично отказалось от первоначальных постулатов монотеизма. Зато существенно усилился аспект ожиданий от будущего за счет ощущения близкого конца света и предстоящего возвращения Мессии. Один из эпизодов Евангелия от Луки характеризует требования к последователям Христа, подчеркивая радикальность этих требований, разрушительных для традиционной культуры: «А другому сказал: следуй за мной. Тот сказал: Господи! Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие. Еще другой сказал: я пойду за Тобою, Господи, но прежде позволь мне проститься с домашними моими. Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лука 9: 59–62). Подобный радикализм в ожидании будущего при одновременном запрете на память о прошлом неизменно повторяется в истории милленаристских и революционных движений. Карл Маркс, предчувствуя начало Нового времени, писал Энгельсу весной 1843 года: «Предоставим мертвым хоронить и оплакивать своих мертвецов. Но завидна участь – быть первым среди тех, кто со свежими силами вступает в новую жизнь. Пусть это будет и нашим уделом»[99]. Менее радикальная ориентация на будущее, сопровождающаяся чувством уверенности в восходящем развитии истории, связана в христианской типологии с пониманием времени. Прогресс знаменуется здесь парадигматическим отходом от Ветхого Завета ради приверженности Новому Завету. Вера в прогресс, содержавшаяся в представлениях о времени и образовательных проектах эпохи Просвещения, питалась тем же нормативным источником. Рождение иудаистского и христианского монотеизма повлекло за собой целый ряд разграничений, имевших далекоидущие последствия; в качестве примеров можно назвать оппозиции: «материя – дух», «мертвое – живое», «прошлое – будущее», «старое – новое». В свою очередь эти разграничения послужили предпосылками модернизации; они составили горячее (и с тех пор не остывающее) ядро модернизационного проекта.

3) Хотя модернизационные сдвиги, несомненно, имели место и в Средневековье, историки обычно считают раннее Новое время первой фазой модернизации. Само понятие Нового времени возникло лишь в XIX веке, то есть прежде оно не использовалось как самоописание этого исторического периода[100]. Однако нельзя отрицать, что лик той эпохи характеризовался значительными инновациями: механические часы, компас, порох и печатный станок коренным образом изменили мир. Благодаря новым транспортным маршрутам удалось найти новые сырьевые ресурсы и освоить территории по ту сторону Атлантики, что привело к созданию мировых колониальных империй. В эту эпоху родился жанр литературной утопии, появились новаторские формы стратегического и текущего планирования. Поэтому предложенное Козеллеком разграничение между «пространством опыта» и «горизонтом ожидания» (о чем речь пойдет подробно ниже) относится к модернизационному сдвигу, произошедшему в XVI веке. В ту пору, пишет Люциан Хёльшер, «“пространство опыта”, то есть преобладание в жизненном мире традиционных, прежде всего религиозных, очевидностей и ориентаций, все более обесценивалось за счет разнообразных процессов секуляризации и рационализации, заменяясь “горизонтами ожиданий”, то есть открытых возможностей для принятия решений и практических действий»[101]. Семантика будущего, определявшаяся ранее религиозными надеждами, чаяниями и перспективами общего характера, становилась отчасти нейтральной или предполагавшей ответственность самого человека за свою прагматическую активность и стратегическое планирование. Этим модернизационным сдвигом, слабо затронувшим аристократию и в еще меньшей мере сельское население, воспользовалась набиравшая силу буржуазия, которая на ранней стадии Нового времени, отчетливо заявив о себе в качестве действующего субъекта, с чувством собственного достоинства вышла на историческую арену. Буржуазия стала главным реализатором программы модернизации; на основе новой темпоральной онтологии буржуазия формировала новаторские цели и ценности, опираясь на готовность к риску, предприимчивость и планирование, самодисциплину и самообразование. Взаимосвязь экспансионизма и колониальной политики, новых методов ведения войны, преимущественно спекулятивных операций в финансовой сфере породила богатое разнообразие «футуристических практик» (Питер Берк), которые позволили увидеть в опасностях и угрозах внезапно открывшихся горизонтов будущего калькулируемые риски и новые шансы.