Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

4) Однако Новое время не было ориентировано исключительно на будущее. Для художников и гуманистов это была эпоха Возрождения, которая несла в себе отпечаток двух взаимодополняющих тенденций. С одной стороны, в ней фигурировали новые ценности, оригинальность, личностное самоутверждение, новаторство, а с другой, эпоха Возрождения задала филологические и научно-исторические стандарты новой профессиональной критики, изучения и сохранения традиций. Преодолев ее забвение в Средние века, греческая и римская античность была актуализирована, ее наследие подверглось филологическому освоению. Ориентированные на будущее географические открытия дополнились открытым заново прошлым, ценности которого теперь признавались непреходящими и вечными. Актуализированная античность заняла свое место в культурной памяти Запада наряду с Библией, положив начало секулярному почитанию художественных изображений и текстов. Считалось, что образцы классического искусства превзойти невозможно, однако они соседствовали с новыми творческими практиками, притязаниями художника на новаторство и собственное бессмертие.

5) Подлинным Новым временем Козеллек называет эпоху Просвещения, основу которой заложили не только революции в Америке и Франции, но и проникнутый уверенностью дискурс современников о новизне своего времени. Превалировало чувство не конца старой эпохи, а начала нового исторического периода: «Будущее открылось, и автономное, уверенное в своих силах – по крайней мере, в литературном и интеллектуальном отношении – человечество приступило к прогрессивному освоению будущего, к тому, чтобы, как начали тогда говорить, творить историю»[102]. Именно к этому историческому периоду Козеллек относит понятие «седловинного времени», которое, по мнению историков, знаменует собой эпохальный рубеж между до-Модерном и Модерном, начиная с которого мир подчиняется объективному закону модернизационной динамики исторического развития. Этот модернизационный сдвиг сопровождался появлением такого универсалистского понятия, как «человечество». Подобно ясперовскому «осевому времени», предложенное Козеллеком «седловинное время» подразумевает формирование автономного, уверенного в себе, современного человека, который существует и поныне. Историография «седловинного времени» вызывает впечатление, будто этот новый человек явился в конце XVIII века, подобно фениксу из пепла, чтобы надолго закрепиться в культуре Запада как устойчивый нарратив. Однако ныне мы располагаем многочисленными убедительными свидетельствами того, какие неизменно новые трудности приходилось преодолевать этому универсалистскому нарративу, чтобы упрочить свое бытование в западной и мировой культуре.

Наряду с Козеллеком его билефельдский коллега Ханс-Ульрих Велер также полагал, что модернизация началась с «эпохальной цезуры на исходе XVIII века». Однако, по словам Велера, это «торжество Модерна» еще предстоит объяснить на основе адекватной исторической теории. Две революции, американская и французская, а также английская индустриальная революция вместе создали «особую исходную ситуацию», которая обусловила новый тип общественного развития. Импульсом для этого эпохального прорыва послужило «экономическое и политическое движение нескольких лидирующих обществ, за которыми последовали трансформационные процессы в догоняющих обществах»[103].

Этот модернизационный сдвиг был также связан с новой классикой, в чем опять проявилась диалектика ориентации на будущее и сохранения прошлого. Если каждая очередная фаза модернизации заставляет настоящее уходить все быстрее, то в подсистеме искусства вновь и вновь наступает соответствующая комплиментарная фаза канонизации классики, отменяющая действие железного закона ускорения перемен и утверждающая вновь непреходящее и вечное. Внутри «горячего времени» темпоральной динамики Модерна существует «холодное время» искусства с его «сакральными» притязаниями на долговечность и бессмертие. Этим притязаниям на вневременную ценность религия искусства наследует самой религии. Канонизация классики, объявленной в XVIII и XIX веках вневременной ценностью, осуществлялась в национальных интересах, от имени нации и экономически утвердившейся буржуазии, которая посредством образовательного канона упрочила свой статус и в культурном отношении.