1) Первоначалом модернизации послужил исход иудейского монотеизма из мира политеистичесих культур. При этом возникли разграничительные процессы и демаркационные линии, которые имеют абсолютно основополагающее значение для истории западной культуры. При всей существенности «Моисеева различия» (Ян Ассман[94]
) между истинной и ложной религией еще более важным стало онтологическое различие между богом и миром. Прочные узы, связывавшие богов с миром во всех политеистических религиях, были разорваны библейским мифом о сотворении мира, который провел четкое размежевание между творцом и его творением. Иудейский монотеистический бог больше не пребывал в мире, поскольку удалился из него в новые абстрактные пространства письменности, культа, народа или истории. Мир разом сделался обычным, земным, расколдованным, он объективировался, ответственность за него перешла теперь к людям. Параллельно с дистанцией между творцом и творением возникло разграничение между духом и материей, которое исторически одновременно сформировалось в иудейском монотеизме и в греческой философии. Это разграничение знаменательно отразилось в запрете на изображение бога[95]. «Живой» бог почитается теперь бесплотным, он эмфатически противопоставлен «мертвым» кумирам, которые служат воплощениями языческих богов[96].Из политеистических религий, одушевленных внутренним присутствием божественного, а потому не проводящих четкой границы между богом и миром, выделились (более или менее последовательно) монотеистические религии. Этот монотеистический поворот ознаменовался революционным переходом от богов во множественном числе к богу в единственном числе; подобный процесс был описан позднее Райнхардом Козеллеком на примере таких понятий, как истории/история или искусства/искусство. Козеллек продемонстрировал, что сингуляризация порождает совершенно новые смыслы и дискурсы. Еще более важное значение, чем переход от множественного числа к собирательному единственному числу, наметившийся уже в политеистических религиях, имел для религии шаг от космоса к письменности как основополагающему носителю религиозного откровения. Подобно исходу народа Израиля из Египта, страны политеизма, библейский бог вышел из космотеистического мира, чтобы явить себя исключительно в письменах, что одновременно послужило основой мобильности этой религии. Иудеи, по выражению Генриха Гейне, сделали Тору «портативным отечеством», с помощью которого они смогли удалиться от местных святынь и преодолеть территориальные границы.
Таинственное самоопределение библейского бога гласит: «Я есмь Сущий» (Исход 3: 14)[97]
. Эта фраза выявляет новое измерение будущего, позволяющее увидеть ход истории и процесс становления. Ян Ассман охарактеризовал представления о религии в тетралогии Томаса Манна об Иосифе формулой «бог есть будущее», подчеркивая принадлежность романа к эпохе Модерна. В нем «становящийся бог противопоставлен мифическому времени вечного возвращения и круговороту синхронии. <…> Время бога – это линейное время становления, обетования и его исполнения. Вместе с “богом” человеческое время обретает направленность в будущее. Эту направленность времени в будущее лучше всего отражают слова Фрейда о “прогрессе духовности” и формула Макса Вебера “рационализация и разволшебствление мира”»[98].