Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

В своей программной работе о теории модернизации и истории Велер уже предупреждал, что опасно игнорировать «амбивалентности, диссонансы, теневые стороны “Диалектики просвещения”»[88]. Именно эти амбивалентности и диссонансы модернизации стали непосредственным предметом теорий Модерна[89]. Под «теориями Модерна» я понимаю рассмотрение с точки зрения истории и философии культуры тех феноменов, которые упускались из виду теорией модернизации, а именно радикальные политические идеологии, фанатизм, насилие, социальные травмы. В этом смысле небывалые масштабы насилия и разрушений, которыми ознаменовались обе мировые войны, представляют собой не отход от Модерна, а специфическую фазу его развития – так называемый «высокий Модерн» (Ульрих Херберт). Критическая теория Адорно и Хоркхаймера, к которым примыкает и Андреас Хюссен, сформировала концепцию «диалектики Просвещения». Для выявления амбивалентностей и внутренних противоречий Модерна он подвергся глубинно-психологическому анализу. «Проклятием безудержного прогресса является безудержная регрессия», – констатируют авторы «Диалектики Просвещения»[90]. Адорно – наряду с Вальтером Беньямином – считает варварство неизменной обратной стороной прогресса; по его убеждению, тотальное насилие, порождаемое самой цивилизацией, возникает не в результате ее коллапса, а en marche[91].

В книге под названием «Актуальность Холокоста» (1989) Зигмунт Бауман подтвердил с социологической точки зрения этот фундаментальный тезис теории Модерна. Его книга вписывает преступления против человечности, совершенные в ХХ веке, в историю цивилизационного развития. По словам Баумана, «Холокост не был антитезой современной цивилизации и всему тому, что она (как нам нравится думать) олицетворяет». Это историческое событие открывает нам «еще одно “лицо” все того же современного общества», показывая, что «эти два лица больше не могут существовать друг без друга, как две стороны одной медали»[92]. Холокост, пишет Бауман, дал нам урок, что бюрократический рационализм, руководствующийся исключительно принципом эффективности, слеп в этическом отношении, а потому может без проблем увязываться с любой целью. Правила инструментального рационализма позволили в промышленных масштабах осуществить истребление европейских евреев; это представляет собой извращенную форму социальной инженерии в эпоху Модерна с его деловитостью, обезличенностью, дисциплиной, подчиненностью целенаправленному процессу, где у отдельного исполнителя отключены чувство сострадания и способность моральной оценки. Анализ, произведенный Зигмунтом Бауманом, ознаменовал собой поворот в дискуссии о Модерне и модернизации, ибо этот анализ обнаружил слепое пятно в базовых структурно-функциональных процессах модернизации. Бауман занял, таким образом, промежуточную позицию между, с одной стороны, положительной оценкой теорий модернизации, внутренний дискурс которых характеризуется тем, что усложнение современного общества со всеми его структурами и функциями, проблемами и их решениями воспринимается как имманентный системе, объективно неотвратимый процесс, и, с другой стороны, пессимистическим взглядом извне на теории Модерна, которые, пользуясь культурно-критической и глубинно-психологической аргументацией, указывают на амбивалентность, противоречия Модерна и дают возможность для дистанцированности и анализа.

Если теория модернизации основывается на мифе истории, содержанием которого является прогрессирующее всесилие человека за счет науки и техники, то теории Модерна ставят под вопрос само понятие прогресса. Целесообразная системная логика теории модернизации выглядит совершенно иначе в свете катастроф ХХ века. Теории Модерна исходят из того, что эта системная логика может сочетаться и с идеологическими притязаниями на тотальную рукотворность истории, на полную надежность планирования и контроля, что оборачивается чудовищными эксцессами насилия и величайшими катастрофами в истории человечества. Крушение коммунизма привело и на востоке к краху утопий и веры в безграничные возможности планирования. Место больших повествований, визионерства и утопий заняли глубокий скепсис и настороженность применительно к идеологическим проектам «нового человека», осуществление которых не считается ни с людскими жертвами, ни с ущербом для природы и для следующих поколений.