Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Эти цитаты, характеризующие самоописание модернизации, заимствованы из программной работы «Модернизация и история» (1975), в которой Ханс-Ульрих Велер сформулировал основы новой социальной истории. Велер подхватывает в ней идеи влиятельного научного направления в США, разрабатывавшего теорию модернизации. Но для приложения теории модернизации к истории потребовались некоторые коррективы. Поэтому Велер предпринял критический пересмотр теории модернизации, чтобы с помощью необходимых корректив и «имманентной реформы создать улучшенную и более эффективную версию». Прежде всего, он заменил понятие социального прогресса понятием социальной эволюции, предостерегая от провозглашения модернизации «нормативной теорией… индустриального, социального государства западного типа с демократией для масс»; модернизацию не следовало также поспешно отождествлять с рационализацией, индустриализацией и секуляризацией[79]. Велер оспаривал унилинеарную логику общественного развития в виде «цепных реакций» и автоматического роста взаимозависимостей, указывая – «во имя исторической точности» – на то, что исторические процессы идут порой окольными путями. По мнению Велера, логика процесса модернизации представляет собой абстрактную матрицу, которая один к одному реализуется в действительности исторических процессов: «Не линейный рост и тотальная победа новаций, а сосуществование старого и нового, их смешение, взаимодействие и мутация, усиление модернизации за счет традиций и усиление традиций за счет модернизации позволяют разглядеть напряжения внутри реального исторического процесса»[80].

Двумя десятилетиями позже Велер был вынужден еще радикальнее пересмотреть тесную взаимосвязь между социальной историей и теорией модернизации. Он констатировал резкую смену ценностей: «Те же самые аспекты, которые в оптимистические шестидесятые и семидесятые годы казались сильной стороной теории модернизации, в скептические восьмидесятые годы стали считаться ее слабостью»[81]. Вестернизация и американизация хорошо сочетались с политическим климатом холодной войны и прекрасно вписывались в программу догоняющей модернизации, которая реализовывалась в ФРГ. Приверженность западной модернизации с ее прогрессивными элементами позиционировала ФРГ «в стане западного Модерна как общество, которое усвоило уроки национал-социализма»[82]. Юрген Кока, известный сооснователь Билефельдской школы социальной истории, также констатировал, что по окончании холодной войны «подул другой ветер». Стало труднее доносить до молодого поколения основные ценности модернизации: «Язык шестидесятых и семидесятых годов многим теперь кажется чужим»[83]. Кока вспоминает, что начало активной деятельности его поколения было связано с возможностью и попыткой «заниматься историей как просвещением и учиться у истории. Ныне от истории ожидается нечто иное: проработка прошлого, память, обеспечение и удостоверение идентичности и даже развлечение»[84]. Он упоминает здесь ряд понятий, которым нет места в теории модернизации. Ведь слова Коки об историческом просвещении и уроках истории подразумевают нечто совершенно иное, нежели «проработка прошлого». В эссе под названием «Ретроспектива и перспектива, или Работать, чтобы тебя обогнали?» Велер, в свою очередь, указывает на «ослабление веры в прогресс и сомнение в проекте западной модернизации», а также на «притягательность представлений о том, что в высокосложных обществах культура способна стать самостоятельным полем деятельности, где возможны активное вмешательство и перемены»[85]. Этот наметившийся в восьмидесятые годы далекоидущий поворот в духовной сфере и научной политике ознаменовался, по мнению Эрика Хобсбаума, тем, что «структура переживала спад, а культура – подъем»[86]. Острая академическая полемика вокруг ключевых понятий «структура» и «культура» служила центральным моментом дискуссии о политическом потенциале и влиятельности теории модернизации. Этот имплицитный аспект научного спора является ныне предметом эксплицитной рефлексии и непосредственного обсуждения[87].