Расписание тревог

Драбкин, вернувшись восвояси из целинно-залежных земель (как и предсказывал профессор Каштанов) и защитив диплом, по протекции того же профессора Каштанова был зачислен в аспирантуру — впервые за всю историю кафедры растениеводства мнение профессора не разошлось с мнением руководителей. Хотя вступительные экзамены Драбкин сдал довольно посредственно, сработало его заслуженное прошлое геолога и целинника.

Эмма в ту пору была замужем за программистом Ленечкой Коломбедом, исполнительным, жизнерадостным и необыкновенно улыбчивым хлопчиком из Житомира. Жили они с Ленечкой в аспирантском общежитии полулегально, под вечным страхом выселения, и оттого были на редкость гостеприимны. В тесной их комнатушке перебывала вся кафедра. Чаще и желаннее всех бывал Драбкин, как человек, обладающий определенным весом в кругах общественности. У них завелся обычай готовить вместе и обедать вместе, и за обедом Драбкин рассказывал из жизни геологов и целинников.

Из собственной целинной одиссеи он особенно любил один эпизод.

Необходимо было пригнать в совхоз несколько «зисов» с железнодорожной станции. Опытные водители уперлись: ехать предстояло по бездорожью полтораста верст.

Директор бросил клич добровольцам.

Первыми вызвались Шульгин и Драбкин.

Опытные водители смутились было, но настояли, чтобы оба смельчака поехали тоже. Опытные эти водители были прирожденные педагоги — кто-то из них, улучив минуту, спустил бензин из машин Шульгина и Драбкина, оставил лишь столько, сколько хватало на полдороги от станции до усадьбы.

Это обнаружилось уже в рейсе.

Шульгин остановил колонну, но горючего им никто не дал под тем предлогом, что у самих в обрез.

Драбкин упал духом.

Не было бензина, не было еды, даже погоды не было — в кабину лупил дождь со снегом, и вообще не было никакой надежды, что они когда-нибудь выберутся.

В этом месте Эмма всегда бледнела. Однажды Драбкин рассказывал эту историю при Шульгине. Шульгин приехал на курсы повышения квалификации; институт он закончил заочно и работал главным агрономом в том же совхозе.

— Ой, и как же вы? — привычно побледнела Эмма.

Драбкин сказал с улыбкой:

— Дальше пусть он расскажет!

— Доехали, — сказал Шульгин. И заговорил о другом.

— Феликсу пришла идея, — перебил его Драбкин, — слить бензин в одну машину, а другую взять на буксир. Право же, гениально?

— Конгениально! — сказал с восхищением Коломбед.

— А! — отмахнулся Шульгин. — Надо было дождаться кого-нибудь с горючкой, и все дела. Только машины зря поуродовали.

— Разве? — испуганно спросила Эмма. — Вы перевернулись?!

— Да нет! — успокоил ее Драбкин. — Трос был короток. Побились немножко… Ему зад побили, мне передок. Но не в этом суть! Главное, мы им доказали!

— Нас не доказывать послали, а за машинами.

— Какой вы, Феликс… — сказала Эмма. — В вас нет ни грамма романтики.

5

Конечно же, на фоне юного, нигде, кроме Житомира, не бывавшего Ленечки, на фоне Шульгина, так прозаически мыслящего, Драбкин выглядел настоящим героем, отважным геологом и целинником.

Более того, он оказался незаменим в домашнем хозяйстве.

С женской сноровкой Драбкин помогал Эмме в кройке, шитье и вязанье, понимал толк в лагмане и бешбармаке, замечательно ориентировался на рынке в мясных рядах.

Окончательно же он сломил сопротивление Эммы вином из полевых одуванчиков.

Сбор, закладка, выдержка одуванчиков — это было почти искусство.

Эмма почтительно слушала его лекции по виноделию из одуванчиков и думала про себя, насколько Драбкин содержательнее ее Ленечки.

В конце концов вино дошло до кондиции, и в тот день, когда они вдвоем, без Коломбеда, дегустировали его, все и произошло. Отныне Эмма сама устраивала свидания, что было несложно: Драбкин жил в том же корпусе этажом выше.

Ленечка ни о чем не догадывался.

А разговоры уже пошли.

Все чаще Драбкин ловил на себе пытливые взгляды сотрудниц, в курилке участились анекдоты об обманутых мужьях и удачливых любовниках. Однажды в курилку зашел Каштанов; с интересом выкурил трубку, хотя имел негласное право курить где вздумается, поправил рассказчика:

— Любовник — это архаизм. Следует говорить — соискатель ложа. Ась?

После этого случая Драбкин стал реже бывать в курилке, поражая всех усидчивостью и прилежанием.

И тем не менее дела его были не ахти — к концу второго аспирантского года выяснилось, что тема не диссертабельна в связи с ревизией учения Вильямса.

Каштанов настаивал на продолжении работы даже ценой пролонгации. Драбкин взвешивал все «за» и «против».

Надо было немедленно что-то предпринимать.

Драбкин сходил конем: перед самой аттестацией сумел опубликовать статью «Прозрение. Результат с отрицательным знаком», в которой решительно отмежевался и от Вильямса, и от Каштанова, и от собственного исследования.

Каштанов публично назвал его филистером и конформистом.

Молодого, принципиально мыслящего ученого, в прошлом — геолога и целинника, в обиду не дали: зачислили в штат кафедры и утвердили в качестве соавтора по другой теме.