После ухи он проводил гостя до автобусной остановки. Часто озирался по сторонам, рассказывая о себе. Мол, родился в Сибири, во время гражданской войны колчаковцы мобилизовали его, и пришлось вместе с ними бежать в Маньчжурию. Там женился. С приходом туда в сорок пятом году Красной Армии устроился портным в воинскую часть и с нею прибыл в Приморье. Рассчитывал вызвать сюда семью. Но тут у него не было, как говорится, ни кола ни двора, а в Маньчжурии — обжитой угол, клочок земли. Прикинул, поразмыслил — маху дал, решил вернуться назад. Но местные власти, к которым он якобы обращался, не разрешили выехать за границу. А писать в Москву — дело хлопотливое. Как бы не вышло чего. Вот он и попросил Редькина найти в Находке моряка, который бы помог ему бежать в Китай, божился, что щедро вознаградит и того моряка, и Редькина. Тот опешил от такой просьбы, растерялся даже и сразу не отказал нужному человеку, а потом стал водить его за нос, заявляя, что, мол, подходящий моряк еще не нашелся.
«Значит, Терещенко все еще ждет моряка?» — спросил Редькина капитан Сошников. «Да, ждет». — «А куда он хочет уйти на корабле?» — «Он говорил, что желал бы попасть в китайский порт Циндао». — «А разве не в Дальний?» — «Нет, хорошо помню, что речь шла о Циндао». — «Почему именно туда?» — «Он этого не объяснил».
Редькина мы попросили не разглашать содержание этой беседы и с ним на время расстались.
Разумеется, мы соблюдали большую осторожность, чтобы не спугнуть и не упустить насторожившегося преступника.
Глава VIII
СЫН ДАЕТ СОВЕТЫ ОТЦУ
— Итак, мы решили взять под стражу Назара Дрозда-Терещенко.
При обыске у арестованного обнаружили значительную сумму золотых червонцев и несколько справок с мест его работы в 1945–1947 годах в Приморье, до приезда в Сучан. Затем его доставили в райотдел МГБ, где объяснили, какими правами он пользуется как подследственный и каковы его обязанности согласно закону. Здесь же его и допросили.
«Вам предоставляется возможность чистосердечно рассказать следствию о совершенных преступлениях против Советского государства», — с этого начался допрос. «Никаких преступлений я никогда не совершал, и мне нечего рассказывать», — с ходу отпарировал Назар. «В 1945 году вас задержали в Маньчжурии за шпионское сотрудничество с японской разведкой против СССР. Но вы сбежали из-под стражи. Расскажите, с какой целью вы совершили побег?» — «В Маньчжурии я никогда не был, вы меня с кем-то путаете». — «У вас есть семья?» — «Была жена и два сына». — «Где они проживают сейчас?» — «Я давно потерял с ними связь. Где они — не знаю». — «Назовите правильно свою фамилию». — «Я Терещенко». — «Вы не Терещенко, а Дрозд, так ведь?» — «Какой я вам Дрозд, что вы на меня наговариваете!» — «Достаточно точно установлено: вы Дрозд Назар Архипович. Почему отказываетесь от своего имени?» — «Если вы все знаете обо мне, зачем спрашиваете?! Сразу судите и расстреливайте! — заскрипел он зубами. — А я больше ничего объяснять не хочу и не буду».
Он отказался от дачи показаний, и мы были вынуждены составить соответствующий протокол.
Мы понимали: внезапный арест застал Дрозда врасплох. Он растерялся и никак не мог определить, какую позицию надо занять на допросах, что признавать, а от чего пытаться уходить подальше. Поэтому он и решил все предъявленные ему обвинения огульно отрицать и даже вообще отказываться давать показания, выигрывая тем самым время для обдумывания сложной для него обстановки.
Мы поездом доставили арестованного во Владивосток, а оттуда — попутным специальным вагоном в Хабаровск.
Перед самым отъездом из Сучана я и капитан Сошников проведали старшего лейтенанта Сергея Чебану, повредившего ногу во время поиска в Скалистом распадке. Сергей пока ходил только по палате с помощью костылей. Его лечащий врач на наш вопрос, не грозит ли Сергею хромота, заулыбался: «Будет все хорошо. Старший лейтенант еще побегает. Скоро снимем гипс…»
Следствие по делу Терещенко-Дрозда было поручено опытному и волевому следователю подполковнику Мазаловичу Ивану Кузьмичу. Меня обязали помогать ему, а капитан Сошников отбыл на место своей постоянной службы.
Недели две Назар (Дрозд) держался на следствии вызывающе: отказывался подписывать протоколы допросов и отвечать на вопросы, которые ему «не нравились». Случалось, передавал нам через администрацию тюрьмы свои «ультиматумы», чтоб его не вызывали на допрос. Действительно, в такие дни встречаться с ним было бесполезно: от разговора уклонялся, показаний не давал. А во время беседы с военным прокурором не без бравады сказал:
«Гражданин начальник, я знаю: вы мне подготовили вышку — и пощады не жду. Зачем же я буду давать еще какие-то показания? Давайте кончать комедию».
Истерика обвиняемого была вызвана его отчаянием и страхом перед грозящей расплатой за совершенные преступления. Выигрывая время на затягивании следствия, он лихорадочно искал пути и средства к спасению, но не находил их.