Расплата

Мне стало смешно. Ради чего старались эти достойные мужи? Верно, думали потрафить Ладо. Я был еще трезв и прекрасно понимал, что широкий жест незнакомых людей являлся хитроумным проявлением своеобразного подхалимства. Смысл презента был совершенно ясен: они красовались перед Ладо, а вовсе не добивались моей благосклонности. На меня им было плевать. Тем не менее я не подумал отвергать подношение.

— Передайте им мою благодарность! — я оглядел обрадованных ребят. Причиной их радости было непредвиденно полученное вино, а его преподнесли мне, и я сам себе показался поистине уважаемой персоной, горделиво приосанился и в этот миг заметил в углу, неподалеку от нашего столика, старую, уставшую от работы и ресторанного гомона уборщицу, которая дремала, притулившись на краешке стула…

Мы выпили по нескольку стаканов. Гудел ресторан, гремела музыка, вино и весна дурманили голову. За одним из столиков я заметил известного рецидивиста, парня моего возраста. Звали его Гиви. Я знал в лицо этого субъекта, на счету которого числилось несколько раненных ножом и, чтобы не тратить лишних слов, добавлю одно — от него можно было ожидать любой подлости. Я удивился, обнаружив его здесь, потому что был уверен, что он сидит в тюрьме. Последний раз он смертельно ранил кого-то, но, видимо, врачи спасли его очередную жертву, и, как часто бывает, Гиви помиловали. Окруженный собутыльниками, он поглядывал вокруг грозным и мутным взором. Даже улыбка его была неприятной, но все за столом так лебезили перед ним, словно лицезрели выдающуюся личность, знаменитую добрыми делами, а не прожженного головореза, известного беспричинной злобой и подлостью… Я посмотрел на Каху. Держа в руках изрядный кус шашлыка, он грыз непрожаренное мясо. Дремлющая в углу уборщица не могла дождаться, когда закроют ресторан и разрешат ей уйти домой. Лица кружились передо мной, будто я сидел на карусели.

Наш пир продолжался. Мы уже покончили с половиной присланных бутылок. Народ постепенно расходился, столики пустели. Иногда тушили верхний свет, потом зажигали снова. Поднялся и тот стол, где верховодил Ладо. Широким, богатырским шагом направился он к нам в сопровождении нескольких «адъютантов». Мы встали. Подняв стакан, Ладо долго желал нам счастья. Бас его громом раскатывался по залу. И свита его сочла необходимым обратиться к нам с медовыми речами. Они вспомнили моего Арчила: «У тебя был такой дядя, что ты не можешь быть плохим!». Их пустословие и показная сердечность раздражали меня, а тупые физиономии были неприятны. Затем Ладо сгреб меня и моих восхищенных друзей и расцеловал каждого. Незнакомые «адъютанты» последовали его примеру. В это время Ладо пригласили к тому столику, где восседал этот подонок Гиви. Мне почему-то захотелось под предводительством Ладо пинками выгнать эту свору из зала. Но он, разумеется, в окружении сопровождающих лиц тут же направился к ним, чем вызвал там всеобщую радость. В конце концов все смешалось. Дружки Гиви подскочили к нам, пригласили нас за свой стол, всучили стаканы; пили за наше здоровье, и мы пили за них, кто-то обнимал меня, клянясь в вечной любви и дружбе. Ладо ревел в полный голос, Парнаоз целовал Гиви, как любимого брата, Вахтанг кому-то изливал душу, только Каха спокойно держался в стороне, насмешливо глядя на эту картину. Один из Гивиных собутыльников, преждевременно облысевший парень с коварным лисьим лицом, назвавшийся Тамазом, воспылал ко мне исключительной любовью. Его покорный, настороженный взгляд и угодливая улыбка, характерная для подхалимов, вызывали во мне жалостливое чувство, я жалел его за то, что он был льстецом. Может быть, он и сам не хотел или ему не нравилось быть льстецом, но что поделаешь, он был создан таким. Я обнял его, будто хотел ободрить, хотя не совсем понимал, почему он нуждается в моем ободрении, и так, обнявшись, мы вышли из ресторана. Впереди, бася на всю улицу, шествовал Ладо, Парнаоз, повиснув на руке Гиви, не умолкая, клялся ему в любви и преданности. Поведение Парнаоза мне не понравилось.

— Оттащи его от этого типа, — сказал я Кахе.

— От какого?

— От Гиви, или как там зовут эту мразь?!

Потом мы распрощались. Ладо сел в машину и укатил. Тамаз расцеловался со мной, выразив надежду на скорую встречу, улыбнулся своей угодливой улыбкой и присоединился к Гиви.

Друзья мои тоже отправились по домам, и я остался один.