Расплата

Чичико поднялся, натянул остывшую одежду и вышел из комнаты на балкон. Расшатанные половицы заскрипели под ногами, он остановился, опустил руки на перила и долго стоял так, уставясь в безмолвное ночное пространство. Где-то сверкнула молния, на мгновение осветив деревья. Моросило. Влажный воздух был тяжел. И вдруг Чичико вспомнил Жужуну, которую ожидал, затаив дыхание, вот на этом самом балконе три года назад. В ту ночь каждый шорох, принесенный легким ветерком из сада, заставлял напряженно застывать и казался шагами девушки, и так продолжалось до тех пор, пока он не вышел из себя, не потерял голову, не спрыгнул вниз и не побежал к закрытому окну, выходящему в сад. А теперь было только одно — слабо потрескивал дождь, словно кто-то лущил кукурузный початок. Что-то волшебное было в шелесте капель, падающих на молодую листву, дранку и шифер, нахлынувшие воспоминания таяли бесцветным ночным туманом, будто бы испытание, подкрадывающееся к семье, лишало прошлое всякого значения. Он приоткрыл дверь другой комнаты — здесь Мамия отсыпался после пьянки, вошел, отыскал по храпу в темной холодной комнате с застарелым запахом айвы и табака тахту, на которой скрючился Мамия, накрытый с головой одеялом, постоял над ним и пошел дальше. Потянул на себя тонкую, оклеенную обоями скрипучую дверь, — сразу обдало керосиновым чадом, — переступил порог и увидел освещенную коптилкой кровать, задвинутую в угол, и откинувшегося на подушки Бахву, бесчувственного и неподвижного. Тот уже не метался, обессилевший от боли и отчаяния, и впал в забытье. Чичико опешил. «Сегодня ночью умрет», — промелькнуло у него в голове, и он удивился, что вот так, сразу подошло время кончины человека.

— Встал, Чичико? — ласково спросила Тебронэ.

Она сидела у изголовья больного. Бахва дремал. Острый кадык поднимался и опадал с дыханием. Услышав голоса, Бахва раскрыл запавшие глаза и стал жадно вглядываться в стоящего у кровати Чичико.

— Кто ты? Не узнаю, — прохрипел он.

— Это я, дядя, Чичико.

— Эх, за врача тебя принял! — И он снова смежил веки, тяжело и хрипло задышал. «Кхм, кхм», — все откашливался он, силясь отдышаться. Потом снова открыл глаза и бессмысленно уставился в стену.

— Надо было врача привезти, — шепнул Чичико Тебронэ и сел на скамеечку у ног больного. Жаль Бахву! Он жалел его, но смердящая постель и гниющее тело старика вызывали в нем отвращение.

— К чему? Сам видишь — все уже кончено.

— Может, отойдет?

— Куда там! Ему теперь ничто не поможет.

Тебронэ встала, поправила подушку. Забота ее была излишней, Бахва и так лежал удобно. Но Тебронэ приподняла его, усадила, а затем уложила по-новому. На Бахву напал сильный кашель, но он отдышался все же.

— Лучше тебе? — крикнула Тебронэ ему в ухо.

— А?

— Лучше тебе, спрашиваю?

— Да, — безразлично ответил Бахва и снова уставился в стену. Старуха присела на краю постели и погладила его по лицу.

— Погляди на меня. Куда ты смотришь?

Безучастный взгляд старика стал более осмысленным, и в оцепеневшем теле появились признаки жизни. Бахва повернул к Тебронэ голову, это была уже не голова, а череп, и принялся разглядывать ее, будто возвращаясь издалека, с трудом пробираясь сквозь мглу, и словно все здесь представлялось ему непонятным. Понемногу сознание его прояснилось, и он проговорил прерывисто, но отчетливо:

— Только вот какой-то конник проехал…

— Что?

— Взнуздал меня уздечкой, но я не пошел за ним…