Расплата

— Молодчина. Ну, чортъ съ тобою: ступай на вс четыре стороны. Мы свое казацкое слово держимъ.

— Позволь: а братъ?

— Какой брать?

— Мой брать, вмст взяли.

— А, твой братъ. Такъ бы и говорилъ. Брата твоего мы разстрляемъ.

— Какъ, почему, за что?

— Такъ: ты откупился, — ступай себ, уходи. А брата разстрляемъ.

— Но мы же вмст откупались. Вы приказали. Сколько велно, я принесъ. За обоихъ вмст.

Онъ, дьяволъ, только усмхается.

— Окрестись, парень. Это двоихъ-то васъ отпустить за пятьсотъ рублей? Товариществу расчета нтъ. Своя шкура дороже.

— Но ты же самъ назначилъ?

— Мало ли, что я назначилъ. Тогда назначилъ, а потомъ передумалъ. Ошибся, стало быть, въ своей выгод. Товарищество не дозволяетъ, не расчетъ. Съ насъ тоже за вашего брата, бглыхъ, начальство-то — и-и-и! — какъ взыскиваетъ. Нечего больше разговаривать: ты свободенъ, а брата — подъ разстрлъ.

Понялъ я: новый торгъ начинается. Устроили базаръ жизни, крови и слезъ человческихъ!

— Сколько возьмешь, чтобы отпустить брата?

— А что съ тебя, то и съ него. Дешевенько, ну, да ужъ по знакомству.

— Пятьсотъ?

— Говорю: что съ тебя, то и съ него. Гд наше не пропадало?

— По рукамъ. Завтра получишь.

Урядникъ руку протягиваетъ, но смотритъ на меня сомнительно:

— Осилишь ли?

— Разорвусь, а достану. Завтра получишь. По рукамъ. Засмялся.

— Ну, твое дло. По рукамъ.

А я опять въ поздъ, опять въ Ф., опять къ своему пріятелю, ростовщику, нотаріусу. Онъ было отъ меня и руками и ногами: разв, молъ, такъ поступаютъ порядочные люди? Вчера — 500, сегодня — 500. И всю эту исторію вы мн соврали, и никакого брата вамъ выкупать не надо, а просто вы въ карты играете, должно быть, несчастливо, или двчонку завели, — вотъ и тянете съ меня мои кровныя денежки не въ срокъ. Но я взялъ въ руки, съ письменнаго стола его, прессъ-папье, — собака чугунная, какъ сейчасъ помню, остромордая такая, — и поклялся ему, что сію же минуту проломлю ему голову, если онъ не отдастъ моихъ денегъ.

Отдалъ.

Ни живой, ни мертвый, самъ не свой, мчусь на родину. Когда вышелъ изъ вагона, на своемъ вокзал, до срока назначеннаго оставалось еще восемь часовъ.

На вокзал ходить факторъ знакомый. Мигнулъ мн. Укрылись мы въ сторону, за бочки какія то.

— Я васъ нарочно поджидалъ, потому что видлъ утромъ, какъ вы въ Ф. ухали. Думалъ: не вернетесь ли съ курьеромъ? Не ходите въ городъ. Васъ ищутъ.

— Что случилось?

— То, что… э! мужчина же вы! скрпитесь сердцемъ: брата вашего сегодня утромъ разстрляли. Скрпитесь сердцемъ: мужчина же вы! Въ такое время живемъ. Надо позабыть, какъ въ обмороки-то падаютъ. Брата разстрляли, а васъ ищутъ. Скрпитесь сердцемъ: мужчина же вы!

Водою меня поить. Я ничего не понимаю, только шепчу:

— Боже мой, да вдь привезъ же я, привезъ, выкупъ привезъ, извергамъ по условію, вотъ они, пятьсотъ рублей.

— Видно, опоздали.

— Какъ — опоздалъ? Условились ждать до завтра, до утра. Изверги, предатели. Подлость какая.

— Надули васъ, стало быть, не дождались. Либо не поврили вамъ, что осилите такую сумму привезти… Теперь уже поздно разсуждать: все кончено, не поправите. Будьте мужчиною! скрпитесь сердцемъ!

Ну…

Мужчина я, голубчикъ, скрпился сердцемъ!

Съ вокзала пошелъ я не направо — въ городъ, а налво — въ поле. Иду, на темное небо смотрю, звзды въ темномъ неб мигаютъ. А я тропинки ногою нащупываю и въ голов одну мысль держу:

«Это вамъ даромъ не пройдетъ. Вс вы мн за брата головами отвтите. Нтъ, даромъ не пройдетъ!» И шелъ я пустыремъ, покуда не вышелъ въ пригородъ, хорошее мстечко! не дай Богъ никому туда попасть! Адъ на земл. Туда нашъ брать, порядочный гражданинъ, и днемъ-то опасается заглядывать, а я ночью пришелъ, будто свой. И перваго же встрчнаго спросилъ:

— Гд здсь найти кума Ридо?

А этотъ Ридо въ нашихъ мстахъ такое честное имя, что на сто верстъ кругомъ всякій богатый купецъ, каждый помщикъ, каждый кулакъ-фермеръ, заслышавъ его, вздрагиваютъ. Потому что для всхъ нашихъ босяковъ, воровъ и проходимцевъ уличныхъ былъ Ридо какъ бы атаманъ или староста. Не пойманъ, не воръ, — охотилась полиція за Ридо усердно, а уличить его никогда не могла. А между тмъ вс грабежи смлые, вс разбои отчаянные, вс кражи ловкія, вс мошенничества наглыя именно Ридо приписывались, либо его молодцамъ, подъ его диктовку.

И — надо же было выпасть случаю! — встрчный остановился, оглядлъ меня впотьмахъ и вмсто отвта спрашиваетъ:

— Вы, если я не ошибаюсь, учитель такой-то?

— Да, я учитель такой-то.

— Здравствуйте, учитель. Я видалъ васъ на улиц, знаю. Вы ищите Ридо? Очень радъ съ вами познакомиться. Ридо — я самъ.

И сидли мы вдвоемъ съ Ридо въ шинк, въ задней, хозяйской, каморк. И я впервые въ жизни пилъ горькое, огненное вино.

То, что я предложилъ Ридо, ему понравилось. Онъ сказалъ:

— Это хорошо, что ты хочешь мстить за брата. Мертвецы не должны оставаться неотомщенными. Вотъ моя рука. Я теб товарищъ. Сколько ты можешь заплатить за работу моимъ молодцамъ?

Я положилъ на столъ все, что имлъ: пятьсотъ рублей. Они были цною жизни моего брата, — пусть же будутъ цною его мщенія. Ридо сосчиталъ деньги и спряталъ ихъ въ бумажникъ.

— Мало.