Расплата

— Подсоби-и! — прокричал голос. Из кузова Урала по стропилам скатили двухсотлитровую бочку с бензином, выгрузили продукты, воду и помогли спустить мой рюкзак. Я познакомился с подразделением, в котором мне предстоит жить ближайший месяц. Связисты. Молодежь. Лица осмысленные живые. Командир связистов — капитан был немногим младше меня. Было ему лет тридцать пять. Светлые смышленые глаза его смотрели с настороженным вниманием. Полковник предупредил капитана о том, что я останусь под его опекой и Тарас Михалыч, как звали капитана, коротко расспросив меня о том, что бы мне хотелось увидеть в первую голову, сразу же пригласил поехать с ним, как он объяснил «помочь с наступлением».

В этом месте нужно сделать одно уточнение, без которого у человека, служившего в советской или российской армии и обладающего музыкальным слухом, при дальнейшем прочтении впечатление от достоверности диалогов могло бы смазаться. Дело в том, что в армии используется совершенно особый волшебный язык. Грамматика и фонетика вроде бы та же, но добавьте в язык капельку яда — междометий, повторов и особого юмора — и язык расцветет новыми красками! В лучшие свои минуты он выплескивается на вас петровскими загибами, большими и малыми; в устах менее опытного пользователя армейский язык звучит грубо и неприятно, но всегда точно, емко и убедительно. Капитан и его команда со мной общались на гражданском русском, но в минуты опасности или сверхнапряжения я слышал язык, на котором говорит наша армия. Не берусь воспроизвести его во всех диалогах, но постараюсь предупреждать читателя, когда мои герои будут переходить на это наречие.

* * *

За столом с картами, отпечатанными на плоттере, сидели двое: начальник артиллерии и второй, похожий на хорька. Из-за ширмы вышел третий — командующий армией с двумя Азартами в руках и преградил нам дорогу (разговор шел на армейском).

— Кто такие? — спросил командующий, обдав нас ледяным взглядом.

Где-то рядом бухнули пушки. Глухо и безобидно словно в вату. Капитан представился, а хорек посмотрел на нас с презрением. Капитан пояснил, что командующий сам просил разместить наш пост у него в штабе, чтобы оперативно делиться разведданными с начартом (капитан посмотрел на начарта) и начсвязи (посмотрел на хорька).

У соседнего корпуса выстрелил 120 миллиметровый миномет. Я вздрогнул. Командующий спросил капитана про здоровье нашего полковника — мол «не болен ли — давно что-то его не видно». Выяснилось, что полковник действительно болен. Болеет за успех наступления. Оттого постоянно на наших постах на передовой, а в штаб, который до наступления находился в подвале далеко от передка, заехать у него времени не было. Другое дело теперь, когда штаб перебрался из подвала ближе к позициям. Командующий улыбнулся волчьей своей улыбкой и посмотрел на капитана не без одобрения. Тут даже начарт оторвался от карты. Начарт подтвердил, что благодаря данным, предоставленным нашим постом, он успел несколько раз отвезти свои батареи из-под контрбатарейного огня украинской артиллерии. Начарт так разошелся, что ухнул сорок процентов успеха первых дней наступления нашим ребятам: мы и его батареи уводили из-под огня противника, и противника помогали накрывать. Чудо, а не работа! Командующий спросил капитана, есть ли какие-то пожелания для улучшения взаимодействия нашего подразделения с его штабом. Капитан ответил, что до сих пор не настроена связь между нашими постами и штабом (кроме артиллеристов).

— Разрешите пояснить? — обратился хорек к командующему.

— Только и жду.

Хорек пояснил, что капитану были переданы радиостанции в количестве необходимом.

«Вот, сука», — подумал капитан, глядя на хорька ласково и с пониманием, а вслух сказал обстоятельно, стараясь унять бешенство:

— Дать-то дали. Да забыли каналы настроить. Сегодня из-за этого сожгли два наших танка и БМП. Мы переговоры перехватили, а наших предупредить не смогли.

Повисла пауза. Хорек посмотрел на капитана так, словно сейчас выстрелит, но тотчас изобразил на лице дружеское недоумение. Командующий приказал настроить и отошел, хорек покрылся бугристым румянцем, а начарт улыбнулся. Тут разом ахнули грады, пушки и снова этот миномет.

— Слушаю, слушаю, — кричал командующий в рацию, — Семенов, ты чего там валандаешься? А? Чего топчешься, спрашиваю?

— Плохо дело, — отвечала рация, — Танки тут у меня, товарищ командующий. Мой БМП сожгли. Два трехсотых у меня.

— Какие танки? Ты что, Семенов, пьян что-ли?

В трубку ему ответило лязганье гусениц, гром пушки и перекрывая все это охрипший голос Семенова:

— Две семидесятки. Замаскированные стояли в капонирах. С ними автоматчиков до полувзвода.

Связь оборвало, а к командующему подошел начальник разведки и сообщил, что командира второй разведроты, которая штурмовала лесопосадку с левого фланга контузило — взрывом отбросило на БМП и он повредил спину, не мог подняться.

— Семенов, возьмешь разведроту Агата. И возьми мне эту ебаную посадку, понятно?

В эфире захрипело, защелкало и откуда-то почти из другого мира донеслось:

— Только эту роту еще собирать и собирать.