Расплата

На объекты решено выдвигаться позже обычного и я с двумя солдатами пошел прогуляться по утреннему городу. На улицах появились женщины и дети, а на дорогах кроме грохочущих БТРов, Уралов и Тигров — гражданские машины без характерных Z или V (такие машины, реквизировались под нужды ополченцев и ВС РФ, как правило, незаконно и до момента появления военной полиции), грузовики с кирпичом и бетоном, на одной из улиц мы видели электрика в люльке — он менял провода, перебитые во время штурма. Строители восстанавливали второй этаж детского сада, а во дворе рядом с изрешеченными в ходе стрелкового боя каруселью стояли стеллажи с оконными рамами и паллеты кирпича. Рядом с сожженной до тла рыночной площадью, прямо на асфальте шла бойкая торговля: женщины продавали пресные пирожки, молодые люди со сладкими восточными глазами торговали газировкой и шоколадом, пенсионеры — фруктами и овощами. Видели даже мясо. Правда только свинину. К тому же продавщица запросила за свинину столько, сколько в Москве стоит стейк из мраморной говядины. Открылись табачные киоски и прилавок с женским нижним бельем, около которого мы почему-то остановились и с какой-то безотчетной тоской и любопытством стали разглядывать кружевные бра с женскими трусиками.

На одном из центральных домов три вывески в ряд: «Нотариус», «Адвокат», «Парикмахерская». Жаль парикмахерскую. Старые вывески в городе на русском. Надо же… Здание зияет разбитыми глазницами окон. На побитых стрелковым боем стенах домов, на заборах и иссеченных осколками стволах каштанов, высаженных вдоль главной улицы расклеены свежие объявления о работе (требуются строители). Их расклеивали поверх прошлогодней рекламы трансфера в Киев, Львов и Варшаву и поверх мартовских фотографий пропавших без вести. В конце этой улицы рядом со сгоревшей церковью на каменном пьедестале стоял нарядный Т-34 — свежевыкрашенный ядовито-зеленой украинской краской с щегольскими черными катками с белой кромкой. И глядя на этот танк, на другие многие целые и ухоженные советские памятники в донбасских деревнях, которые мы отбили той весной, в голове стали возникать какие-то неясные мысли. И тоска. Отчего тоска?

Днем — традиционный маршрут по объектам. Настраивали сеть, развозили на посты горючее, продукты, воду. На крыше одной из донецких многоэтажек я крепил мачту антенны, когда низко-низко и прямо над нами пролетели два наших штурмовика. Едва удержался.

У вышки встретились с начальником связи соседней бригады — молодой капитан. Два капитана (наш и начсвязи соседей) закурили. Пока курили, сговорились так: наш капитан обеспечит передачу соседу радиоперехватов, а капитан соседей — огневое поражение целей по данным наших перехватов.

Стояла середина августа. Дневная невероятная жара отпускала только под вечер, когда солнце перекатывалось за горизонт и с востока, там, где таинственная и далекая Москва, прилетал животворящий Эвр. Сумерки застали нас в дороге и мы с капитаном разговорились.

— Разве не странно, — говорил я капитану, — Что о взаимодействии подразделений, необходимом для успеха наступления и кампании в целом, договариваются два капитана? Совершенно очевидно, что без взаимного обмена сведениями, без координации действий мы обречены нести потери и терпеть поражения. И разве не верховное командование, штабы должны призывать, нет, требовать слаженной совместной работы всего военного организма!?

Капитан выслушал меня и махнул рукой, как машут на дурачка. Вот тип! Его соображения об этой войне, которыми он успел со мной поделиться, выглядят так: Кампания затянулась. Люди устали. Выровняем границу и начнем переговоры. Вряд ли пойдем дальше границ Донбасса. На этой войне наши генералы ничему не учатся и к этому неспособны. Что до капитана, то после многочисленных с 2014 года командировок сюда, ему бы не составило труда найти отсрочку или вовсе не возвращаться. Но вернулся же!

— Почему?

— Из-за комбрига, — капитан закурил и в машине запахло волшебно.

Вернулись на базу поздно. Капитан вскоре куда-то уехал с ночевкой, а к нам в гости заглянул старичок с неуловимыми хитрыми глазами. Он принес с собой скворчащую сковороду картошки с мясом, банку солений и скромно присел к нашему столу. За столом стало как-то тихо, но постепенно разговор вновь понемногу разгорелся. Ни картошку, ни соленья никто ни трогал. Помнили должно быть по киевскому направлению, как местные жители травили наших солдат пирожками и зараженным мясом. Старичок посидел-посидел и догадался — начал есть первым. Несколько томительных минут (кто жил на армейских пайках, тот поймет) и со всех сторон ложки потянулись к сковороде.

Уснул голодный. Лихорадит. Поскорей бы завтра.

Нет, это нельзя не записать! Проснулся глубоко за полночь от грохота генератора. Неприятно глухо бурчало в животе. В Камазе никого. Наскоро оделся, вышел.