Расплата. Яростное безумие

Расчет его был прост. Нужно было запугать задержанного до невозможности, до истерики. «Показать ему его место», — как сам это называл опытный Фишер. Чтобы он осознал себя полным ничтожеством, червем, уже наполовину раздавленным.

Было ясно, что испытанный фишеровский метод и на этот раз дал свой результат. Бык был полностью деморализован. Вот-вот, и он трясущейся рукой напишет «явку с повинной». И дело будет блестяще раскрыто.

Но тут произошло неожиданное. Бык заплакал и выронил из пальцев ручку.

— Я не убивал, — захныкал он. — Это не я… Я сам ее бросил. На фиг она мне сдалась. Она старая… У меня молодых сколько хочешь…

Быка прорвало. Слезы текли по лицу, оставляя мокрые бороздки на щеках.

Тут мне пришла в голову одна мысль. Я быстро обошел стул, на котором сидел плачущий Бык, и сказал строго:

— А кто убил? Кто Валентину убил? Ты говоришь, что не ты. А мы знаем, что ты. Вот и докажи, что не ты. Кто ее убил?

Я старался изложить ему свою мысль по яснее, чтобы он понял своим воспаленным умом.

В конце концов, если убил действительно он, это все равно выяснится очень быстро. Посадить его мы теперь уже всегда успеем.

Но если у него есть что сказать еще, пусть скажет сейчас, пока он в шоке… Пусть скажет, что может. Мы потом выберем, что записать в протокол.

— Это не я, — повторил Бык машинально, но лоб его наморщился, и было видно, что задержанный мучительно пытается шевельнуть своей единственной извилиной…

— А кто? — повторил я, не отступая.

— Мне на нее наплевать было, на Вальку-то, — сказал Бык, как бы раздумывая. — Я только мужа ее хотел проучить…

— За что проучить? — быстро спросил я. Тут надо было не терять времени на размышления. Размышлять можно потом, когда Быка уведут.

— Так, — ответил он, глядя на меня бессмысленными глазами. — Чтоб знал…

— Чтоб он что знал? — настаивал я, пытаясь получить связный ответ.

— Ну… Что я круто стою, — ответил Бык, и я понял, что добиться внятного ответа невозможно. — Может, это он ее и убил. Почем я знаю? — вдруг сказал Бык, продолжая трястись от напряжения.

Фишер вскинул глаза на меня, а я в ту же секунду посмотрел на него. Вот. Мы сразу поняли друг друга. Это и было решение. Наверное, мы оба подсознательно ходили вокруг такого подозрения.

Муж сам сделал заявление об исчезновении жены… А что мы, собственно, о нем знаем? Что он за человек?

Друзей близких у него нет. Детей у них с Валентиной тоже нет. Нелюдим. Нелепая попытка инсценировать убийство маньяком. Подделаться, так сказать, под серию… Попытка наивная, обличающая полную неосведомленность о маньяках-людоедах. Убийца Валентины не знал, что они людоеды. И не знал, что для отрезания головы используют нож, а не топор…

В комнате наступила тишина. Стало слышно только тяжелое дыхание оперативников, которые дышат на службе всегда, как гончие собаки. Странно, что они при этом не высовывают языки…

Мы с Фишером смотрели друг на друга полминуты. После этого капитан сказал своим людям, кивнув на Быка:

— Уведите задержанного. Пусть пишет.

— Что пишет? — спросил оперативник, поднимая за локоть Быка со стула.

— Пусть пишет все, что знает, — сказал грозно капитан и распорядился: — Машину быстро нам с прокурором… Вы ведь поедете сами? — спросил он у меня.

— Нет, — покачал я головой, — Я вам дам ордер. А сам не хочу — мы с ним одноклассники.

Я хотел еще добавить, что вчера утром я пригласил его на свадьбу, но промолчал.

Однако это воспоминание подтолкнуло меня к еще одному — неприятному. Я вспомнил о том, что Франц пытался «перебежать мне дорогу» с Мариной. Я вспомнил о том, что она провела с ним по крайней мере один вечер…

Я старался вообще об этом не вспоминать, но теперь все это вдруг всплыло в моей памяти.

С одной стороны, это было еще одной косвенной уликой против Франца. Если человек действительно скорбит о погибшей жене, он не станет немедленно «крутить» роман с другой женщиной.

Если же он это делает — значит, он либо не скорбит о жене, потому что сам виновен в ее гибели… Либо он сумасшедший и не контролирует себя…

Может быть, это и не так, но мне почему-то стало вдруг тревожно. Отчего? Не знаю. Потом, пытаясь объяснить причину возникшего у меня чувства, я не мог придумать ничего иного, как говорить об интуиции. Может быть, это и так…

Пока Фишер искал машину, я подошел к телефону на его столе и набрал номер Марины. Почему я вдруг сделал это? Не знаю. Интуиция.

— А ее нет, — сказала ее мама. Потом подумала секунду и сказала: — Она просила передать, что ее позвал к себе Франц по делу.

— По какому делу? — тупо спросил я, еще не до конца поняв значение этих слов.

— Я не знаю, — ответила старушка. — Я думала, вы знаете… Мариночка просила вам передать…

Я не дослушал до конца. Бросил трубку и побежал в коридор. Фишера там уже не было.

Во дворе стояла машина, куца он как раз садился вместе с еще одним оперативником и милиционером в форме.

— Подождите! — крикнул я, подбегая к машине, — Я поеду с вами.

— Наблюдать за соблюдением законности при обыске? — усмехнулся Фишер, пододвигаясь на сиденьи и давая мне место.