Расплата. Трилогия

   В белой сетке пурги станция казалась вымершей. Не было и следа того оживления, той бодрой, здоровой суеты, какую мы видели на севере. Лица служащих, пробегавших мимо, выражали только растерянность, озабоченность, даже словно испуг и ожидание близкой катастрофы. Мы пробовали кого-нибудь остановить, расспросить... Они отделывались какими-то неопределенными фразами и бежали дальше.

   -- Захотят, догадаются, -- заберут голыми руками... хоть сейчас... -- бросил на ходу какой-то штатский в драгунской фуражке.

   Полковник совсем разболелся: ел фенацетин, принимал бром и не только бранился, но даже роптал на Провидение.

   В 12-м часу дня сквозь плач вьюги до нас долетели глухие удары редких пушечных выстрелов.

   -- Что такое? -- поймал я проходившего мимо начальника поезда.

   -- Вы разве не знаете? -- смущенно остановился он. -- Хоронят погибших на "Енисее"...

   -- Ничего не знаем! -- заволновались мы оба.

   -- "Енисей" погиб на минном заграждении, которое сам же ставил... "Боярин" -- тоже...

   Я так и вскинулся.

   -- Какой "Боярин"? Что с ним? Я сам еду на "Боярин" старшим офицером! Говорите толком!

   -- Говорите, черт вас возьми! -- захрипел полковник. -- Ведь мы тут, как в одиночном заключении!

   -- Господа! Ради Бога! Я не могу, не приказано... -- И начальник поезда убежал.

   Еще больше часа томительного ожидания... Наконец раздались звонки, свистки -- поезд тронулся. Перед самым отходом в вагон вскочил наш спутник-путеец. Злобно швырнув в какое-то купе свою шубу, занесенную снегом, он вошел к нам, запер дверь и тяжело опустился на диван...

   -- Сдали!..

   -- Что сдали? Кого сдали?

   -- Не "что" и не "кого", а сами сдали!.. Понимаете? -- сами сдали! -- промолвил он, отчеканивая каждый слог. -- Я это помню. Нам, в 900-м, тоже приходилось туго. Тоже -- врасплох. Где не сдавали -- выкручивались. Сдали -- значит, сразу признали себя побежденными... И будут побиты! И поделом! -- вдруг выкликнул он. -- Казнись! К расчету стройся! "Цесаревич", "Ретвизан", "Паллада" -- подбиты минной атакой; "Аскольд", "Новик" -- здорово потерпели в артиллерийском бою; "Варяг", "Кореец" -- говорят, уничтожены в Чемульпо; транспорты с боевыми припасами захвачены в море; "Енисей", "Боярин" -- погибли собственными средствами, а "Громобой", "Россия", "Рюрик", "Богатырь" -- во Владивостоке, за 1000 миль!.. Крепость готовят к бою после начала войны! 27-го стреляли только три батареи: форты были по-зимнему; гарнизон жил в казармах, в городе; компрессоры орудий Электрического утеса наполняли жидкостью в 10 ч. утра, когда разведчики уже сигналили о приближении неприятельской эскадры!.. "Не посмеют!" -- вот вам!..

   Он отрывисто бросал свои недоговоренные фразы, полные желчи, пересыпанные крупной бранью (которую я не привожу здесь). -- Это был крик бессильного гнева... Мы, случайные представители Генерального штаба и флота, слушали его, жадно ловя каждое слово, не обращая внимания на брань. -- Мы сознавали, что она посылается куда-то и кому-то через наши головы, и, если бы не чувство дисциплины, взращенное долгой службой, мы всей душой присоединились бы к этому протесту сильного, энергичного человека, выкрикивавшего свои обвинения... Но странно: по мере того, как со слов нашего собеседника ярче и ярче развертывалась перед нами картина нашей беспомощности (как оказалось впоследствии, его сведения, хотя и отрывочные, были верными), -- какое-то удивительное спокойствие сменяло мучительную тревогу долгих часов неизвестности и томительного ожидания...

   Я взглянул на полковника. Он сидел, весь вытянувшись, откинувшись на спинку дивана, засунув руки в карманы тужурки, и казалось, что... если бы кто-нибудь, в этот момент, предложил ему фенацетина, то это могло бы кончиться очень дурно...

   -- Измена!.. Я верю, я не смею не верить, что бессознательная, но все же измена... -- закончил путеец, тяжело переводя дух...

   -- Пусть так! не переделаешь! -- воскликнул полковник. -- Но все это -- только начало. За нами Россия! -- А пока -- мы, ее авангард, мы, маленькие люди, -- мы будем делать свое дело!..

   И в голосе этого человека, всего час тому назад такого больного и слабого, мне послышалась та же звенящая нота, которой звучал голос молодого подпоручика, на вопрос "что ж делать будем?" крикнувшего "умирать будем!.."

   И я снова поверил!..