Расплата за предыдущую жизнь

В раздумьях он остановился за тентованным грузовиком, открыл дверцу и посмотрел вперёд, стараясь понять причину пробки. Оказалось, что из колонны военнопленных был совершён побег и сейчас немецкие солдаты прямо на дороге выстраивали новую колонну. Иногда кого-то расстреливали, в кювете лежало несколько тел красноармейцев. Возможно, что они погибли при побеге, а туда просто скидали тела убитых.

С пленными не церемонились, что не так били прикладами. Тюляпин застыл от дикого зрелища, в глубине нарастала волна злости и ненависти.

— Чего стоим? — очнулся Смыгин, выглядывая через боковое стекло.

Тюляпин промолчал.

К машине подошёл немецкий регулировщик и показал, чтобы объезжали по встречной полосе. В это время заново выстроенную колонну военнопленных сдвинули, освободив означенную полосу.

Тюляпин без слов понял значение движений регулировщика и вывернул руль вправо. ЗИС нехотя пополз на встречную полосу. Смыгин презрительно смотрел на пленных, что не ускользнуло от злого взгляда Тюляпина.

Проезжая мимо, он смотрел на молодые лица парней, и сердце сжималось от боли. Сколько их переживёт плен? Мизер. Проехали колонну, и Тюляпин вжал педаль газа в пол.

— Куда гонишь? Засветло успеем, тут до Столбцов не так далеко, — с язвительной ухмылкой проговорил Смыгин.

Тюляпин опять не ответил, вцепился в баранку так, что побелели пальцы. Его взгляд заметил на встречке, припаркованные к обочине мотоцикл, легковую машину и бронетранспортёр.

— Легковушка, — пронеслась в мыслях Тюляпина внезапная мысль. — Значит, офицер. И, походу, не простой офицер.

Пятитонка набрала хороший ход. Когда грузовик почти поравнялся с легковушкой, в салоне которой за открытой дверцей, виднелся важный толстенький офицер, Тюляпин резко повернул руль вправо. Никто и ничего понять не успел и среагировать. ЗИС на полном ходу протаранил легковушку, смял, выкинул её в кювет, перевернул. Смыгин ударился лбом о панель и потерял сознание. Тюляпин получил ушиб грудной клетки и острую боль в районе шеи после удара. ЗИС влез в пашню, забуксовал и заглох. Тюляпин, превозмогая боль, вытянул из кобуры Смыгина пистолет и завалился поверх полицая, не в состоянии подняться. Дверка со стороны водителя открылась и Тюляпин выстрелил в лицо с надвинутой на глаза каске. Следом раздались выстрелы из автомата и винтовок. Пули влетали в кабину, рвали дерево, разбивали стекло и впивались в тела Смыгина и Тюляпина.

Как прекратились выстрелы, Тюляпин уже не слышал. Но, наклонившегося к нему немца, он успел одарить презрительной, окровавленной, предсмертной улыбкой. И даже заметить на грани потухающего сознания, страх в округлённых глазах.

Эпилог

От осознания того, что жив, начался мучительный процесс определения, где он находится. Запах лекарств дал чётко понять — госпиталь. Немецкий или советский? По зрительному восприятию сейчас либо утро, либо вечер, или задёрнуты шторы. В углу у двери кто-то бубнит себе под нос. Медсестра склонилась над столиком и читает книгу. На каком языке она бубнит пока непонятно, плохо слышно. Стены беленые, в локтевом суставе с внутренней стороны в вене торчит игла с трубкой. Капельница. Ничего такого, что могло бы указать на то, в чьём госпитале он оказался.

Последний бой вспомнился отчётливо, ярко, в подробностях. И даже ощущение как пули впивались в тело осталось. Он содрогнулся и застонал от боли. Свободная рука с трудом дотянулась до лица. Пальцы ощупали лоб. В месте ранения — шишка. На груди затянувшиеся раны.

— Неужели немцы подобрали и лечили? Зачем им понадобился дохляк? Скорее всего, пристрелили бы. Значит, наши подобрали, когда отступали? Тоже маловероятно. Партизаны? Сомнительно. Надо медсестру позвать. Перепутать меня немцы со своим не могли. Красноармейская форма отличается от немецкой прилично. Все мои сомнения может развеять медсестра.

Александр хотел позвать её, но из глотки вырвался тихий хрипящий звук. Силы оставили его.

Через некоторое время он пришёл в себя. Приподнял тяжёлые веки и увидел всю ту же медсестру, в той же самой позе за книгой. Хотел крикнуть, но в этот раз не получилось извлечь никакого звука. Но медсестра, словно что-то почуяла, перестала бубнить, взяла в руки книгу, подошла к кровати. Александр попытался открыть глаза шире, чтобы она увидела в сумерках, что он очнулся, но веки наоборот стремились закрыться. Попытка поднять руки в этот раз не удалась. Они словно отнялись и не реагировали на желания и усилия Александра.

Медсестра постояла рядом, поправила простыню и уткнулась в книгу. Что она там видела в сумерках, непонятно, но до слуха Александра донеслось несколько слов, сказанных по-немецки.

— Я в немецком госпитале! — пронзила Александра мысль. — Зачем я им? Военнопленных тысячи! Зачем возиться с раненым, когда материала больше, чем предостаточно? Не понимаю.

Тело пронзила боль в груди, сбила дыхание и мысли.

Александр простонал и опять впал в забытье.