Распорядок агонии

Мои шарики с роликами весьма консервативны и не физкультурны. Они терпеть не могут таких потрясений, после которых нужно вновь складываться в привычную мозаику. Их и без того таскают с места на место, пристраивая в очередную неподходящую голову с невыносимой средой обитания. Хорошо, конечно, что я вновь возвращаюсь к жизни. Плохо только, что не к своей.

– Какое бы тело не заняло твоё сознание, твои привычки переберутся в него вместе с тобой.

Я покосилась в сторону голоса. И произвела на свет какой-то рык со свистом – а внутри хихикнула. Передо мною стояла на задних лапах чистопородная обезьяна в прилизанных иголках и металлических обручах. Те были повсюду: на запястьях, над локтями, у плеч, на шее, на груди, на поясе, на каждом бедре и на каждой голени. Последние сверкали у самых ступней. На голове тоже красовался обруч, за которым торчала дикобразовая причёска из таких игл, что невольно возникали подозрения в миролюбии этакого монстра.

Ну, а морда… Обезьяна – она обезьяна и есть. Где-то около бабуина с вытянутым железным шнобелем. Веки так вообще чистые забрала на рыцарском шлеме. А такой рот я и вовсе носить отказываюсь – паскудство, а не рот. При виде этих челюстей не поднимется даже солнце над горизонтом. Да уж, такое страхолюдство только под землей и прятать.

Всё во всех вселенных куда-то эволюционирует. Я как-то слыхала, что даже отношение массы протона к массе электрона куда-то там меняется – страшно горжусь этим научным знанием в своей голове. А моё везение явно претендует на звание неистребимой константы. Ну, что же, если мне постоянно не везёт, стану эволюционировать вглубь себя. Доведусь, так сказать, до совершенства. И доведу всех, кто причастен к моему горю.

– Прислуга-то в этом доме имеется? – нагло заявила я, на удивление легко переходя к мысленному общению.

– Прислуга? – не понял меня этот божественный гамадрил. – А, ты имеешь в виду этот беспорядок? Кажется, у людей он называется свинством?

– У людей много, что называется свинством, – вежливо поделилась я. – Например, производить над тобой эксперименты, не уведомив, чем они могут закончиться.

– Ты постоянно говоришь и чувствуешь по-разному, – заметил Тармени. – Ведь ты довольна, что твоя сознательное существование не прервалось. Понимаю, что внешний облик доставляет тебе некоторые неудобства. Но это всего лишь дело привычки. И некоторых штампов, обусловленных реалиями того мира, в котором ты вырос.

– Не просто штампов, – снизила я градус подкатившего раздражения…

И вдруг цапнула ногой валяющийся рядом фрукт.

Смех смехом, но по способности дотащить пальцы ноги до рта я много лет отмеряла, сколько осталось до старости. Последний раз это удалось лет в двадцать, а потом наступили чёрные времена: после рождения первого ребенка тело начало вести борьбу за сытое безопасное ожирение. И вот теперь в шестьдесят девять лет я сидела на полу и чавкала фруктом, держа его в правой ноге. Заодно оценила её устройство, отметив, что торчащий отдельно от остальных большой палец помешает носить туфли-лодочки. Хотя такую ступню не засунуть и в растоптанные галоши.

– Ты хочешь использовать обувь? – весьма удивился Тармени, неподражаемо аккуратно выедая громадной безгубой пастью мясистую мякоть мохнатой зелёной репки.

– Конечно, нет. У меня ж теперь четыре руки.

– Ну, твои ноги не столь ловки, как руки.

– Всё зависит от того, с чем сравнивать.

– Ты имеешь в виду мнение твоих бывших опекунов об устройстве твоих прежних рук? – восхитительно невинным тоном осведомился этот примат

– Ну, естественно, не их мнение о твоих мозгах. Думаю, оно ещё больше испортится, как только ребята увидят, во что ты меня превратил.

– Насчёт этого можешь не беспокоиться, – безмятежно пообещал бог тоном всеведущего. – Они никогда тебя не увидят. Вне базы тебя отравит кислород. Его концентрация для нас с тобой слишком велика. Хотя гравитация представителей нашего вида могла бы и порадовать. Мои сородичи существуют в условиях гравитации, превышающей местную. К тому же, воздух у нас плотней в несколько раз. Да и плотность всех остальных… 

– То есть, безвылазно, – разом скуксилась я. – А была надежда, что у тебя просто заскок: чураться мира, бежать от людей в скит, в постриг, в пустыню. А оно вон как. Ты и вправду просидел в этой консервной банке несколько тысяч лет? 

– Ну, почему же? Я долгое время путешествовал, пока имел такую возможность, – зафиксировал он смену моего настроения и занялся агитацией: – К тому же у меня много работы. И это очень интересно, если учесть, насколько мы различны, но и схожи одновременно.

– Да-да-да! Сидеть тут до бесконечности и забивать твои информационные ячейки. Кстати, а лифт, на котором ты слонялся с планеты на планету, специально позабыли выключить? Или тебе интересно посмотреть на тех, кого он сюда таскает?