Распутье

– Как ты думаешь, устоим мы против белых? – спросил Козин.

– Тяжело будет. Но должны устоять. Плохо то, что мы остались без оружия. Прохлопали владивостокские советчики, не успели переправить оружие нам в тайгу. Всё захватили белые и чехи. А там столь было добра, что хватило бы на десять лет войны. Прохлопали ушами – будем отвечать потрохами. Так-то, друзья. Куда вас направить: к казакам ли, при винтовке и сабле, или на орудия?

– Куда же больше, как не на орудия. Стрелять из винтовки и рубить шашкой каждый сможет, а вот пушку не каждый знает.

– Не скажите, там и там нужна наука. Но не будем спорить. Пушки вас ждут. А вы, Валерий Прокопьевич, куда?

– Пойду с ним, буду хоть снаряды подносить, а там видно будет.

Тихое розовое утро подкралась и разлилось над Уссурийской равниной. В кустах на все голоса гомонили пташки. Поднялось солнце. По небу плыли редкие облачка. Вдали, курясь туманом, катил свои мутные воды Суйфун. Замерла и затаилась Фенина сопка, которую как могли успели укрепить защитники города Никольск-Уссурийска. Каждый понимал, что с падением Фениной сопки падет и город. Он отсюда просматривался, как на ладони. Из труб поднимались тихие дымы. В городе насторожённая тишина. Не видно людей. Лишь перекликались сонные петухи да выли собаки, почуявшие беду.

И вот взрыв снаряда разорвал тишину. Она враз раскрошилась, раздробилась от частой стрельбы: били пушки, стучали пулеметы, молотили тишину выстрелы винтовок. Густые цепи чехословаков вперемежку с белыми и японцами катились на город. Не выдержали, отошли. Снова бросились. Откатились. Красные части, переброшенные с Гродековского фронта, красноармейцы Никольск-Уссурийска, недавно организованные отряды из рабочих и крестьян упорно отражали яростные атаки противника, вооруженного новейшим оружием и броневиками.

Шишканов упарился подносить снаряды. Лагутин и Козин прямой наводкой молотили по противнику. Таяли цепи врагов, таяли ряды защитников. А бой разгорался все больше и больше.

Кавполк Гаврилы Шевченка десятки раз бросался в атаку, снова отходил на исходные позиции. Всем стало ясно, что город не удержать. Перевес был явный, тем более что японцы подбросили свежие силы.

К вечеру второго дня защитники Фениной сопки дрогнули, побежали, увлекая за собой даже смельчаков. Конный полк белых бросился рубить отступающих. Почему побежали? Потому что белочехи прорвали фланги и начали обтекать со всех сторон сопку. И быть бы многим порубленными, если бы вдруг с сопки не «заговорил» пулемет, отсекая белых от отступающих. Он строчил и строчил, иногда захлебывался, снова начинал строчить. Кто тот герой, что спас красных ценой своей жизни, – никто не знал. И когда белые повернули назад, когда уже с Фениной сопки начали бить пушки, поджигая город, пулемет замолк. Белочехи обстреливали город, не щадя детей, стариков и женщин. Красногвардейцы делали все, чтобы успеть эвакуировать ценности и советские учреждения. Их поддерживал бронепоезд «Освободитель». Он ушел из города последним. Отступая из города, красные части взорвали три железнодорожных моста.

Знаменательным было то, что пленные немцы и мадьяры, заключенные лагеря военнопленных, разоружили охрану, разбили склад с оружием, вооружились и первыми бросились против белочехов. Казалось бы, им надо было все сделать наоборот, пойти против красных. Но пленные знали, что, попади они в руки белых, то будут до единого расстреляны. Так поступали белые со всеми военнопленными немцами и мадьярами.

А уж тут, конечно, белогвардейские газеты расписали, мол, германцы дрались на стороне красных, потому что им это делать приказал кайзер. Не ново, много раз уже повторено.

Город пал. Чехословаки и белогвардейцы рыскали по городу, не обходя стороной даже больницы, искали советчиков, всех, кто хоть чуть был причастен к Советам, по отцу ли, по брату ли, вырезали рабочих и крестьян, имеющих у себя какое-нибудь оружие. Шли расстрелы членов рабочих союзов по полученным белыми спискам.

Один из батальонов белочехов выразил свой протест по поводу жестокого обращения с жителями, его командир переслал письмо об этом в штаб армии. В ответ карательный отряд предпринял попытку окружить и обезоружить легионеров, но командир батальона, а затем полка Вацлав Кировский разбил карателей и перешел с батальоном на сторону красных.

Здесь проявила себя в борьбе с Советами сотня Зосима Тарабанова, прорвавшаяся в город из армии Колмыкова, который, разбив Гродековский фронт, поспешно шел на Никольск-Уссурийск, чтобы соединиться с белочехами и вести с ними совместную войну против большевиков. Зосим Тарабанов собственноручно пытал и допрашивал захваченных рабочих, и, если жертва молчала, вспарывал ей живот, наматывал кишки на руку, как мужик мотает на руку веревку, и кричал:

– Заговоришь! Скажешь, где прячутся твои дружки!