- Отлично, отлично... - смеясь, говорил граф и, прощаясь, встал. И вдруг из двери высунулась толстая придурковатая физиономия молодого парня, который посмотрел на гостей и, подмигнув им, странно хихикнул.
Граф вопросительно посмотрел на Григория.
- А это сын мой, Митька... - сказал Григорий. - Блаженный он у меня. Все смеется...
- Что же это ты, отец, никогда не показывал его мне? - сказала Варвара Михайловна. - Познакомь меня с ним...
- Да что, дурак он совсем... - сказал Григорий и позвал: - Митька, иди-ка сюды, дурак...
Митька глупо рассмеялся и убежал.
Через несколько минут граф, самым любезным образом расшаркавшись, в веселом расположении духа вышел в сопровождении сестры в переднюю. Там несколько барынь уже одевались. Дуня раздала им какие-то свертки в старых газетах, и они наперебой старались поскорее завладеть этими свертками.
- Что это? - тихонько спросил граф у сестры. Та немножко сконфузилась.
- Это тебе покажется, конечно, странным, но это правда... помогает... - тихо сказала она. - Это его... ношеное белье... немытое... Они надевают его на себя и носят...
Графа передернуло. Он торопливо вышел и на трамвае поехал домой. Варвара Михайловна перешла было к дамам в столовую, но Григорий Ефимович был явно не в духе, сослался на головную боль и велел всем расходиться. Когда все ушли, он действительно лег спать и заснул крепким и тяжелым сном.
Было уже темно, когда он проснулся. В передней слышались веселые голоса и шум. Он встал и, хмурый, лохматый, вышел. То были гости:известный еврей банкир, которого знал весь Петербург под именем Мишки Зильбер-штейна, жирный, красный, маленький человек с свинячьими плотоядными глазками, молоденький великий князек с лицом камеи и порочными глазами, его близкий родственник принц Георг с приличной лысиной и стеклянными глазами и толстый, точно свинцом налитой генерал, командир одного из гвардейских полков князь Лимен, прославившийся своей жестокостью в 1905 году.
- Се жених грядет во полунощи... - сипло пробасил полковник, увидев Григория. - С приятным бонжуром вас!..
- Идем пить, Григорий! - сказал великий князь и нервно покраснел.
- Мое почтение, Григорий Ефимович... - расшаркался Мишка Зильберштейн. - Ваше здоровье?
Все это были очень богатые люди и, кроме Мишки, очень знатные люди. Григорий был всем им - кроме Мишки - ни на что не нужен, но все они были в приятельских отношениях с ним и часто пьянствовали и устраивали вместе дебоши. Им казались чрезвычайно забавными эти попойки с мужиком, который, напившись, садил матерщиной каждого из них без всякой церемонии и в скандалах был прямо великолепен своим размахом, грубостью и нелепостью.
- Сичас оденусь, и поедем... - сказал Григорий. - Скушно мне чтой-то сегодня...Такое, должно, учиню, что и чертям будет тошно...
- В этом не сомневаемся, ваше высокопреосвященство... - сказал сипло генерал. - Потому мы без вас и ни шагу...
Принц глупо захохотал и ни к селу ни к городу с парижским акцентом, которым он гордился, проговорил без г:
- C'est a se tordre![34]
Григорий о чем-то задумался, потом, вспомнив, прикрикнул:
- Ну, цыте, вы!.. По телефону буду говорить... Идите в горницу, а то из-за вас ничего не разберешь...
Те, шутя, и смеясь, и толкая один другого, повалили в приемную, а Григорий вызвал графа Ивана Андреевича.
- Ты сам, ваше сиятельство? Здоров? Ну, слава Богу... Ты уж извини, что я тебя все тревожу. И меня, мужика, замаяли в отделку... Да что будешь делать? Седни вот я к тебе с чем... У тебя там есть дело этого... ну, того... графа Саломатина насчет железной дороги... Он был у меня седни, просил... Ну, только я так полагаю, что дело это совсем пустое. Я те места наскрозь знаю, и это он все врет и насчет лесов, и насчет камня, и всего там протчаго. Просто нажить хочет. Да... И что же это будет, ежели все мы так казну царскую растаскивать будем? Негоже... Ты откажи, милой... Что? Штирин хлопотал? А наплевать... Он хошь и хороший немец, а с придурью. Зря суется... Я ему не велю... Нет, нет, дело несурьезное, и толковать нечего... Как решила казна, так пущай и остается... Так-то вот, дедушка... А поужинать со мной не хочешь? Девочек пригласили бы... Я ведь знаю, что ты любишь, старый хрен... Ничего, ничего, я твоей старухе не скажу, а моя далеко... Ладно... На днях сговоримся. А сичас меня ждут... Прощевай, дорогой!.. и, раздув ноздри, Григорий с тяжелым взглядом отошел от телефона, надел широкую соболью шубу, и через три минуты автомобиль понес всю компанию за город...