Распутин

Но в настоящее время Евдокима Яковлевича занимал не епископ- проходимец, не очередное поражение русской армии, снова отошедшей на заранее мудро подготовленные ей позиции, не гибель типографии эсеров, не безрезультатный налет жандармов к нему на квартиру, не наглое нарушение совсем зарвавшимися властями депутатской неприкосновенности, даже не отсутствие у детей сахару и белой муки - его занимало стихотворение в прозе «Женщина», над которым он бился сегодня все утро.

И вот, сняв с рычага телефонную трубку - чтобы не мешали - и склонившись над закапанным чернилами столом, лысеющий уже человек с одышкой, угрызаемый жестоко нуждой, стал медлительно и любовно набрасывать на казенной бумаге первую картину: цветущий монастырский сад... за пышною сиренью - белые старинные стены зубчатые... на серой скамеечке, потупившись, сидит молодой красивый юноша-послушник в черной скуфеечке, из-под которой выбиваются кольцами золотистые кудри... в голубых мечтательных глазах его - весенняя тоска, тоска о Ней... И вот вдруг по полузаросшей тропинке среди пышной сирени, над землей, по которой играют сквозь листву теплые веселые зайчики солнечного света, сладким видением встала перед ним - Она, солнечно- белокурая, нежная, вся обнаженная, и бедра ее были подобны контурам греческой амфоры... Он вскочил, полный восторженного желания набожно пасть к прелестным ногам ее и ужаса, что он, забыв все свои обеты монашеские, сейчас вот это сделает... И...

Дверь - без предварительного стука - отворилась, и просунулась незначительная мордочка в кудерьках и с пудреным носиком.

- Евдоким Яковлевич, вас просит Сергей Федорович...

- Сейчас... - торопливо пряча свой набросок в стол, хмуро отозвался секретарь.

Носик исчез, и Евдоким Яковлевич, быстро подобрав нужные бумаги и письма, пошел в кабинет председателя, такую же белую, холодную, накуренную комнату, где ярким пятном выделялся на стене портрет голубоглазого царя в красном мундире с золотыми шнурочками. Сергей Федорович, председатель, был плотный загорелый человек с густыми усами и всегда чему-то смеющимися глазами. Он считал себя материалистом и почему-то гордился этим. Небольшое именьице его Горки было достаточно запущено и давало лишь жалкий доход. Никаких этих завиральных земских идей Сергей Федорович совершенно не признавал и служил лишь потому, что две тысячи четыреста рублей жалованья были в деревне хорошим подспорьем в жизни, и обязанности свои он - по мере возможности - исполнял добросовестно. Теперь он, сочно треща пером, расчеркивался на разных бумагах уже в сорок второй раз.

- Что, много входящих? - наскоро поздоровавшись и продолжая выделывать пером сочные завитушки, спросил он.

- Нет, сегодня не особенно... - отвечал Евдоким Яковлевич.

- А я у губернатора задержался, - продолжая трещать пером, сказал председатель. - Опять реквизиция скота для армии назначена по всем уездам. Если годок еще так повоюем, скота у нас не останется и в воспоминании. Но что всего любопытнее, это настроение его сиятельства: еще немножко, и станет совсем революционером... Против Петрограда и Царского Села рвет и мечет, ничуть не стесняясь. Понятно, досадно, что какой-то сукин сын сибирский вертит ими, Рюриковичами, как только вздумается...

- Мне кажется, у него не только обида за Рюриковичей, но и подлинный патриотизм... - сказал Евдоким Яковлевич.

- Ну, это я там не знаю... - сказал Сергей Федорович, расчеркиваясь в шестьдесят шестой раз. - Я, вы знаете, в высокие идеи вообще плохо верю... А что Гришка им солоно приходится, это верно... Ну, я сегодня...

В дверь просунулся напудренный носик.

- Сергей Федорович, вас спрашивает одна дама... - сказал напудренный носик. - Ирина Алексеевна... сестра из армии...

- А-а... - с удовольствием отозвался председатель. - Пустите, пустите. Это двоюродная сестра моей жены, девица самого отменного первого сорта. Под Эрзерумом где-то действовала, а теперь за Двиной, что ли, разрабатывает... Любопытно будет послушать, как там и что...

В кабинет вошла своей удивительной музыкальной походкой Ирина Алексеевна. Маленькая очаровательная родинка точно сияла на ее и теперь матово-бледном лице, и тепло светились темные глаза. Белая косынка придавала ей выражение строгости и чистоты.

- Откуда?! Какими судьбами?! - шумно поднимаясь ей навстречу, громко крикнул Сергей Федорович. - Куда?!

- Сейчас из Москвы к вам в Горки отдохнуть немного, если не прогоните... - улыбаясь, отвечала девушка, садясь на ловко подставленный ей стул.

- Очень рад... А это, позвольте представить, Евдоким Яковлевич, наш секретарь и поэт. Питает большую приверженность к дамскому сословию. Рекомендую вашему вниманию...

Евдоким Яковлевич, взволнованный точно говорящей красотой девушки, неловко поклонился.