Распутин

- Да вот, как нам известно, упорно ходили слухи, что эти отношения были... так сказать... ну, романического характера, что ли...

- Какая нелепость! - тихо воскликнул хроменький министр. - И русский человек может задавать такие вопросы о своей императрице!

- Ну отчего же? - возразил не любивший старика граф, который иногда не прочь был и подзудить. - Во всяком случае поводов для всяких предположений она сама давала достаточно... Прочитайте ее письма к Григорью, опубликованные сумасшедшим монахом Иллиодором... Она не постеснялась написать своему другу о том, как она жаждет держать его в своих объятьях... Согласитесь, что...

- Но кто же поручится нам, что эти письма подлинны? - возмущенно сказал министр. - Монах тот показал себя достаточно некрасиво. Теперь, говорят, он работает с большевиками...

- Разумеется... - строго оглянувшись на всех, сказал Вадим Тарабукин.

- Да и ее письма к императору тоже, может быть, подделка... - сказал генерал Белов. - Изданы жидом Гессеном. Это народ тонкий...

- Ну разве что подделка!.. - рассмеялся граф.

Скоро позвали пить чай в салоне. Принцесса все еще не справилась со своим огорчением. Присяжный поверенный Сердечкин восхищался чрезвычайно и Гейшей, и ее несколько запоздавшим женихом, который тоже был допущен в гостиную и который был, кажется, еще отвратительнее своей невесты. Принцесса от этих похвал немножко оттаяла и даже посмотрела на свою провинившуюся любимицу и слабо улыбнулась. А принц подумал: «Хотя и кадет, а парень ничего. А тот, - подумал он про Евгения Ивановича, - размазня...»

И когда после вечернего чая в гостиной все, простившись с расстроенной принцессой, стали расходиться, граф остановил в коридоре Евгения Ивановича.

- Вы - странный человек... - сказал он. - С людьми нашего мира таким образом вы каши никогда не сварите...

- В чем дело?

- На сон грядущий я расскажу вам один анекдот, а вы намотайте его себе на ус... - сказал он. - Раз видел фараон египетский сон, и, проснувшись, позвал он своих мудрецов-гадателей и, всемилостивейше изложив им свое сновидение, высочайше повелеть соизволил разгадать, что сей сон означать может. Мудрецы уединились в храме и стали над царским сном голову ломать, и не знали они, как им быть: зловещее значение имел сон! Фараон долго ждал их и, наконец, изволил разгневаться на их медлительность и приказал им немедленно явиться пред свои царские очи. «Что это значит, что вы так медлите? - грозно сказал владыка. - Или ничего не понимаете вы в вашем деле? Смотрите: загоню туда, куда и Макар телят не загонял...» - «Нет, сильны мы в нашем искусстве, великий царь, - отвечали смущенные жрецы, - но зловещее сулит твой сон, богоподобный...» - «Чем же грозит мне судьба?» - нахмурился фараон.

«Владыка, ты потеряешь всех своих детей...» - наконец решились вымолвить мудрецы. И разгневался пресветлый фараон, и прогнал от себя гадателей, и в праведном гневе своем всемилостивейше повелел он дать им всем по сто палок. А затем приказал он собрать других мудрецов, уже самых мудрых, самых именитых, и, снова изложив им свое сновидение, приказал разгадать его смысл и по возможности без большого промедления. Не успели они уединиться для суждения, как почти тотчас же и явились перед светлые очи с лицами радостными и сияющими. Владыка, бессмертные боги в неизреченной милости своей к тебе вещают тебе в сноведении великую радость: ты переживешь всех твоих детей! И, благостный, фараон приказал щедро одарить мудрых толкователей его высочайшего сна... Граф тонко улыбнулся и закончил:

- Вот господин Сердечкин повел линию мудрецов мудрых и - победил...

- Как вам сказать, граф? Я не особенно завидую ему...

- Но, друг мой, надо же кормиться!

- Как-нибудь уж извернемся...

- Ну, спокойной ночи, неисправимый человек...

- Спокойной ночи...

Евгений Иванович вышел на балкон своей комнаты. Черная земля была прорезана светлой полосой Инна. За рекой на востоке встала луна. «Там Россия...» - подумалось, и стало грустно. И было светло, торжественно и тихо. И тысячелетние камни замка-монастыря навевали на душу какие-то вещие сны. Думалось: эти стены клали кельты в то время, когда на Руси был еще Рюрик. Россия пришла и, может быть, уходит, а стены эти, столько видевшие, все стоят: все мимолетно, все, как сон, ничто не имеет ни малейшего значения... И смутные и грустные думы эти укрепили его в решении в дело это не вмешиваться.

- Какая ночь! - сказал граф тихо со своего балкона.

- Очень хорошо... - отозвался Евгений Иванович. - В такую ночь не стоит думать о политических переворотах...

- Вы слишком строги к людям... - помолчав, сказал граф. - Это потому, что вы, как говорил Достоевский, слишком возомнили о человеке...

- Не знаю. Но если дело делать следует, то надо делать его чистыми средствами...