Распутин

- А по-моему, было бы дело сделано, а как - решительно все равно... - сказал граф. - Я, например, в восторге от грандиозного здания Российской империи, а Толстой звал Петра пьяным сифилитиком, и разные либералы плачут над тем, сколько он народу для своей империи загубил, и подсчитывают с негодованием число любовников Екатерины, и негодуют, как нехорошо расправилась она со своим супругом, и сколько мужиков раздала в крепостные. Если рассматривать самое высокое историческое событие слишком уж пристально, то всегда легенда рассеивается и в основе находишь непременно какую-нибудь... собачью свадьбу... - засмеялся он. - Возьмите легенду тысяча шестьсот тринадцатого года. Издали фантасмагория, слеза прошибает, а рассмотришь вблизи все эти новые материалы, а особенно секретные - хотя бы те, что отыскал и для немногих издал Шереметев, - увидишь бешеные интриги Романовых, убиение ими в Угличе царевича Димитрия, последнего законного претендента, и всяческую грязь и кровь. Но что мне до этого? Историки и поэты обровняют острые углы, подвеселят тени, подберут постройнее факты, Глинка напишет чудесную музыку, и все кончится торжественным колокольным звоном и «Славься ты, славься...»

- Это верно. Но у меня участвовать в собачьих свадьбах истории не хватает... мужества... - сказал Евгений Иванович.

- И Святой Петр в Риме, и Кельнский собор, и Дворец дожей - все выстроено потными вонючими рабочими, все поднято из праха, из грязи...

- И это меня не утешает... Я видел, что в грязи утонула монархия, в грязи захлебнулась революция, в грязи погибло белое движение, и мне кажется, что довольно грязи...

- Вы окончательно неисправимы! - засмеялся граф. - Вот тоже друг мой Григорий Ефимович никак не мог не критиковать и - кончил плохо... Идемте лучше спать...

XXXVII

ВЕСТИ ИЗ ДОМА

Елена Петровна одобрила решение мужа не впутываться в сомнительные заговоры и предприятия, но в то же время ее чрезвычайно тяготила мысль о том, что скромные средства их тают, а притока нет ниоткуда: что же будет с детьми? И не раз, и не два в сознание ее стучалась мысль, что, может быть, лучше всего было бы возвратиться в Россию: дома, говорят, и стены помогают. Настя принимала очень близко к сердцу все эти волнения, но очень сомневалась, можно ли Евгению Ивановичу показаться в Окшинске. И наконец она надумала: в последние месяцы почтовые сношения с Россией стали как будто понемногу налаживаться, и ей пришло в голову написать домой. До этого времени они от переписки со своими воздерживались, чтобы не подвести их под неприятность.

- Ну, вам нельзя, а мне можно.. - решила она. - Напишу-ка я тетеньке Федосье и спрошу ее обиняками, как и что там у них, а ежели, Бог даст, мое письмо проскочит, тогда и вы мамаше напишите... Какой это еще такой грех, что племянница своей родной тетке пишет? Раньше, как свобода-то во всем была, такое положение было, что кому хошь, тому и пиши...

И она написала письмо в Окшинск, но пока ждали ответа оттуда, раз затронутый больной вопрос о заработке, о будущем поднимался не раз.

- Самое лучшее было бы, конечно, купить здесь себе небольшой хуторок и завести свое хозяйство... - сказал Евгений Иванович. - В наших русских условиях это часто значит зарываться по уши в навоз и отказаться от многого, от чего мы отказаться уже не можем, но здесь это совсем не так, и те же дети, например, привыкая к полезному труду на земле, могут проходить и среднюю школу, и университет, и все, что угодно. Но цены, цены, цены!..

- Может быть, хоть в аренду что-нибудь снять было бы можно... - сказала Елена Петровна. - А так мы продержимся максимум два года... Тогда хоть овощи, молоко, яйца свои были бы...

- Но позвольте, вы забываете, так сказать, меня... - сказал Николай Николаевич, глядя поочередно на обоих через пенсне и, видимо, смущаясь. - Я давно хотел поговорить с вами на эту тему. Что? Ведь у меня деньги есть. Это, может быть, свинство, что мы наши деньги за границей прятали, - что? - но, во-первых, сделано это было еще предками, а во-вторых, в конце концов, выходит как будто и не дурно... Что? - он засмеялся своим слабым смехом.

- Но не можем же мы жить на ваш счет, Николай Николаевич! - по старой привычке вспыхнула Елена Петровна. - Я вас не понимаю...