Распутин

Дверь в класс отворилась, и на пороге появился высокий плотный мужчина в черном, довольно заношенном сюртуке. Во всей фигуре гостя сказывались спокойствие и полная уверенность в себе. Большой нос, красные, заплывшие и как будто дикие глазки, козлиная русая борода с проседью и даже синие помпоны его рубашки-фантазии - все было в нем значительно и увесисто...

У Сергея Ивановича отлегло от сердца.

- Встать! - как-то чересчур поспешно и громко крикнул он. - Не видите?

Класс зашумел, вставая.

- Здорово, здорово, ребята!.. - отозвался гость. - Садитесь... Здорово, Сергей Иваныч... Как Господь милует?

- Вашими молитвами. Пожалуйте...

- Ну, нашими молитвами долго не продержишься... - засмеялся гость, садясь на подставленный учителем стул. - Эхе-хе-хе...

Это был строитель и попечитель этой школы Кузьма Лукич Носов, крупный коммерсант и домовладелец в Окшинске, выдравшийся на широкую воду из уланских крестьян. Много лет тому назад он ушел на заработки на Волгу, долго пропадал без вести и вдруг вернулся богачом. Как он разбогател, никто толком не знал: одни говорили, что на фальшивых купонах, другие - что свою полюбовницу, богатую купчиху, оплел, третьи - что человека зарезал. Но все эти слухи не помешали Кузьме Лукичу стать купцом первой гильдии, соборным старостой и председателем союза Михаила Архангела. Иногда на него находил вдруг стих - вожжа под хвост попадала, как смеялись купцы, - и тогда он пропадал из дому на много дней, кутя с девчонками, устраивая какие-то афинские вечера и просаживая тысячи. Но стих проходил, и Кузьма Лукич снова ворочал огромными делами, обменивался в соборе от свечного ящика любезными поклонами с горожанами и степенно принимал от них поручения поставить свечи Владычице, Николе Угоднику и празднику - всем по пятачку - и восхищался дьяконской октавой.

Уланскую школу Кузьма Лукич выстроил пять лет тому назад и получил за нее святыя Анны третьей степени и потомственное почетное гражданство. Отдав огромное великолепное здание это, лучшее на всю губернию, земству, он тем не менее как попечитель содержал школу на свой счет. В дела школы он по малограмотности совсем не вмешивался, но изредка заглядывал сюда: ему льстило, что бывшие однодеревенцы его стоят перед ним без шапок, зовут его батюшкой, и кормильцем, и благодетелем, нравилось ему и торопливое встаньте] учителей, и раболепие Матвея, сладострастно ползавшего по полу, чтобы счистить пыль с его сапог, нравилось попьянствовать и покочевряжиться тут, на свежем воздухе. И каждую весну ребятам выдавались похвальные листы, на которых красовалась подпись: «Окшинский первой гилдии купец и потомственай почетнай гражданин Кузьма Лукич Носов».

В этом году после блестящей нижегородской ярмарки он решил вдруг во время попойки построить в Уланке и церковь: габернатур обещал похлопотать насчет Владимира. И теперь вся округа, используя ведреное бабье лето, поднялась на подвозку кирпича, глины, камня, извести и прочего для будущего храма, который было решено поставить недалеко от школы за деревней, на высокой Медвежьей горе.

Урок продолжался. Попечитель внимательно слушал сбивчивые объяснения робевших ребят о том, как один купец купил белого сукна столько-то аршин, а другой черного вдвое больше, и как первый купец, расторговавшись, получил очень странный барыш, а второй совершенно невероятный убыток.

«Вот так наука!» - насмешливо подумал Кузьма Лукич и, шумно зевнув, проговорил:

- Отпусти ты их, Сергей Иваныч... Я Матвею приказал самовар наставить...

- Так что... Вот кончим арифметику и...

- Ну и гоже... А я пока к другим пройду...

И в другом классе опять почтительно-торопливое встаньте, опять вопросы о здоровье и опять урок о том, как орел учил черепаху летать. Минут через пять радостно загрохотали по лестнице ноги ребят старшего отделения.

- И ты уж отпусти своих... - сказал Кузьма Лукич учителю. - Пора чайком заправиться...

Петр Петрович, учитель, сильно покраснел и, точно сердясь, приказал:

- Молитву!

Чрез минуту в классе никого уже не было.

- Ну, вали к самовару, Петруха! - сказал, зевая, попечитель учителю. - Чай, и у тебя в горле уж пересохло...

Был свежий, но тихий и ведренный день. Расторопный Матвей уже накрыл в училищном садике, на воздухе, стол, уставив его всякими закусками, привезенными попечителем с собой, и стоял навытяжку около буйно бурлившего самовара. Кузьма Лукич окинул стол глазами.

- Что же это ты, брат Матвей, стол-то больно по-великопостному накрыл, а? - обратился он к сторожу. - Это не рука, брат... Поди-ка принеси мою корзинку с винами - дело-то, оно и складнее будет...

- Не осмелился без разрешения, Кузьма Лукич...- заюлил и заулыбался Матвей, высокий и худой солдат с смуглым бритым лицом и бегающими глазами. - Как же можно без дозволения?.. Я в один мамент...

И когда солидная батарея бутылок украсила тесной толпою стол, попечитель, потирая аппетитно руки, проговорил: