Распутин

- И буду валить!.. - решительно сказал учитель. - Га, вон в «Окшинском голосе» на днях княжна Александра Муромская статью о народном учителе закатила: деятели, говорит, подвижники... сеятели на ниве народной... Да еще с музыкой: сейте, говорит, разумное, доброе, вечное, а вам, дескать, скажут спасибо сердечное... Сама выкуси! Ты за спасиба-то будешь работать? Нет? Ну и я нет! Какие ласковые выискались! Возьми вот да и сей, коли охота... Да мало того, что сей: огороды показательные устраивай, пишет, пчел поставь, пению ребят учи - и швец, и жнец, и в дуду игрец - и все за двадцать целковых. Нет, красавица, дураков нынче весьма малое количество осталось. Нынче и дурак хочет сыт быть, да не просто сыт, а с гарнирчиком... На-арод, говорит... Да вот я пойду офицерские шалости покрывать, а вы на мое местечко тепленькое пожалуйте, и сейте с полуумненьким за компанию, а мы на вас издали смотреть будем да посмеиваться, да слова сладкие вам приговаривать... Да нет, на мякине-то вас тоже не проведешь - грамотные!

- Скушно мне слушать тебя, Серега! - отозвался сумрачно попечитель. - Смерть не люблю которые скулить начинают... Наливай коньяку...

- Можно и коньяку...

- Ну и наливай! А насчет невесты как?

- Да вы что, за этим приехали, что ли?

- Еще бы тебе! Стану я со всяким дерьмом вожжаться... Так, к слову только пришлось, потому, вижу, пропадешь ты зря... А что приехал, так сроки мои, должно, подходят: закручу скоро, кабыть...

- Что вам не крутить... Будь я на вашем месте, я и не так бы еще Европу удивил...

- О? - насмешливо пустил попечитель. - Хвастать! Жадности-то в тебе много - недаром ты поповских кровей, - а кишка слаба. Офицерика маленького боишься да и то загодя: еще полгода ждать его, а ты уж опасаешься. А там, может, и офицерика-то никакого нет, может, воздух один, ветром надуло - это, говорят умные люди, тоже бывает...

Он заржал. Учитель злобно стиснул зубы, но промолчал.

- Опять вы здесь?! - крикнул он на ребят. - Сказано: прочь! Испуганные ребята понеслись по домам рассказывать, как попечитель учителя ругает, а тот молчит да усы себе кусает от злости - красный индо весь сделался, а не смеет, чтобы насупротив.

- Какой сурьозный... - издевался попечитель. - А офицерика страшисься... А на нем клейма, чьей фабрики, нету: скажем, что своей собственной, и каюк... Ну? По рукам, что ли?

XIV

ГОСТИ

За школой на улице послышался звук колес, фырканье лошади и веселые голоса явно подгулявших людей.

- Это кого еще принесло? - воззрился Кузьма Лукич.

Из-за угла вышли две фигуры: маленький, щуплый, с птичьим лицом земский начальник Вадим Васильевич Тарабукин, местный землевладелец, и высокий, худой, с пышными кудрявыми волосами священник с погоста отец Алексей, с сухим лицом и пронзительными глазами. Оба были, видимо, в самом веселом расположении духа.

- А-а, гора с горой! - радостно приветствовал их попечитель. - Подваливай! Эй, Матвей, стулья!..

Но Матвей свое дело знал тонко: он уже тащил стулья.

- А мы едем мимо, слышим: Кузьма Лукич пожаловал... - говорил, блаженно смеясь, отец Алексей. - Ну значит, подворачивай, кобыла, - навестить благодетеля надо...

- Проствейнцем начнете?

- Известное дело: мы люди простые - проствейн нам и по чину полагается. Да и к чему они, эти ваши белендрясы-то городские? Она, матушка, рассейская-то, никому не уважит... Ха-ха-ха...

- Качай! Сергей Иванович, а ты что же? Оробел?

- Это я-то оробел? Ого! Вам вина, должно, жалко, вот вы и придумываете...

- Ха-ха-ха...

Попойка закипела белым ключом. Бабы с грудными младенцами, ребята-школьники, боясь земского, стояли за забором и из-за частой акации с любопытством и завистью смотрели на пиршество. Но их никто уже не замечал. На деревне стоял дикий гам - то мужики чествовали приезд тароватого Кузьмы Лукича.