Распутин

Вадим Васильевич был из подгородных помещиков. Родитель его, известный на всю губернию картежник и пьянчуга, оставил ему в наследство очень живописно разоренное родовое гнездо на самом берегу Окши, две закладных, два ружья и двух гончих. Вадим был изгнан из четвертого класса местной гимназии за всякие художества и вследствие полной неспособности к наукам поступил вольноопределяющимся в один драгунский полк, получил корнета, но скоро попал в какую-то чрезвычайно грязную историю по картам, вылетел из полка и теперь болтался по городу из трактира в трактир и иногда учинял скандалы. Жена прежнего губернатора, его очень дальняя родственница, пожалела бесприютного молодого человека и провела его в земские начальники. Всеми делами у него ведал его письмоводитель, бывший волостной писарь Авдаков, который долгой практикой своей был приведен к непоколебимому убеждению, что закон, что дышло, - куда повернул, то и вышло. Он судил, карал, миловал, брал взятки, сажал в холодную, порол и как сыр в масле катался. Принципал же его задорно шумел и кричал, что он у себя в участке бог и царь, и требовал, чтобы при встрече с ним все мужики съезжали с дороги в сторону и, пока он не проедет, стояли бы без шапок. Он говорил, что делает это для укрепления престижа власти. Взяток он не брал и за всякую попытку в этом смысле набил бы морду всякому, но взаймы без отдачи брал всюду и везде и не только деньгами, но и хорошими лошадьми, мебелью, ружьями, всем, чем угодно...

Отец Алексей был прежде всего и после всего человек очень определенный. Он не знал никаких сомнений, колебаний, вопросов и свою поповскую линию вел неуклонно: крестил, венчал, хоронил, пел молебны, требовал у Господа дождя или прекращения ливней, служил заутрени, обедни, всенощные и был твердо убежден, что все это так и нужно и что за все это прихожане должны платить ему, причем, если они платили, по его мнению, недостаточно, он торговался, как цыган, и скандалил. Многочисленных ребят своих он усиленно выводил по светской части, потому что народ избаловался и попам приходит житье тесное. Сегодня его вызывал к себе богатый мужик из Лужков Савелий, у которого на дворе что-то стал пошаливать домовой: надо было, чтобы отец Алексей принял соответствующие меры. И отец Алексей пел, кадил, привел таким образом все в порядок и потребовал себе за это пять рублей, а потом, получив их, выклянчил еще сотового меду: Савелий водил пчел, и мед его славился. Возвращаясь домой, он встретил земского, который взялся его подвезти, а свою лошадь отец Алексей с псаломщиком Панфилом отправил прямо на погост. И по пути они закусили...

- Валяй, батька, благоденственное и мирное... - потребовал запьяневший земский.

- Ну куды он годится... - заметил учитель. - Тут нужна октава, а он дерет козлом...

- Не козлом, а благим матом...

- Матом попу не полагается, - сострил Кузьма Лукич. - Он особа духовная, наставник душ наших...

- А я желаю, чтобы возгласил и он! - требовал земский упорно. - Он должен уважить хозяина...

- Вы ему не подсказывайте: он и сам знает, откуда ветер дует... - заметил учитель. - Он видел, как мы на закладке храма-то тут дерболызнули... При таком ктиторе, как Кузьма Лукич, ему будет тут не жизнь, а масленица - вот и подлаживается, как бы сюда попом перебраться...

- А что ж? - согласился Кузьма Лукич. - Вот освятим храм, да и переходи... За милую душу...

- А я настаиваю на своем... - не отставал земский. - Батька, ну?

- Да отвяжись ты, балалайка бесструнная!

- Ну ладно... Погоди, я тебе припомню балалайку... - обиделся земский и вдруг встал, напружился и заорал: - Благоденственное и мирное житие...

- Ха-ха-ха... - загрохотали все. - Ура!..

- Смотри: Сергей Терентьевич ведь близко! - пригрозил вдруг насмех отец Алексей. - Он тебя вот как в газетах продернет, что индо перья полетят!..

- Кто? Сережка? Меня?! - осатанел сразу земский, который вообще во хмелю был не хорош. - Подать мне его сюда сейчас же! Запорю сукина сына на месте... Эй, сторож! Живо! Сюда!

Матвей с подчеркнутым усердием подлетел к столу.

- Па-ади и приведи мне сюда немедленно... этого, как его?.. Писателя-то вашего... Понял?.. Немедленно! Скажи, что господин земский начальник приказали...

- Брось! Не смей! - сказал Кузьма Лукич. - Не моги в моем доме безобразить!

- Как - в твоем доме? - воззрился земский. - Это школа, а не твой дом, свинья тупорылая... Малчать! Я вас всех произведу... Живва, сторож!

- Слушьсь... - подобострастно сказал Матвей и побежал. Кузьма Лукич схватился мертвой хваткой с земским. Учитель воспользовался этим и торопливо скрылся: нагнав Матвея, он приказал ему сказать, что Сергея Терентьевича нет дома, в городе.

- А то с этим дураком в такую кашу все въедем, что и не вылезешь... - сказал он.

- Да нам-то что? - возразил было сторож. - Пущай грызутся...

- Ну, ну... Ты меня знаешь... - строго сказал Сергей Иванович. - Дурака у меня не очень строй... Пока не позовут, сиди и молчи, а позовет, скажи, как я велел...

Он и во хмелю головы не терял, и за это-то особенно и ценил его Кузьма Лукич.