Распутин наш. 1917

– Как вы себя чувствуете? Вы не ранены? – торопливо выпалила Александра Фёдоровна, хотя на языке вертелись совсем другие вопросы.

– Ничего особенного для военного времени, – пожал плечами Распутин, не останавливаясь и не поворачивая головы, бережно прижимая к груди небольшой кожаный саквояж, – одно огнестрельное ранение, два ножевых, небольшая контузия… Как у всех…

Бесстрастный тон, каким всё это произносилось, разительно контрастировал с информацией. Александра Федоровна запнулась, и пару минут они шли молча.

– Где нашел и как вас освободил генерал Батюшин? – глядя под ноги, произнесла императрица, старательно обходя замерзшие комья снега. Спросила и снова укорила себя за то, что спрашивает не о том.

– Генерал Батюшин – замечательный исполнитель, – в голосе Григория утренним легким ветерком проскользнула еле заметная ирония. – Чтобы породистый рысак бежал в нужном направлении, кому-то необходимо держать шоры и задавать направление движения… Батюшин предоставит вам подробнейший отчет, где в красках распишет все свои героические поступки. Но Вы совсем о другом хотите спросить, не так ли?

– Я не узнаю вас, друг мой. Создаётся впечатление, что я разговариваю с совершенно незнакомым человеком.

Григорий остановился, повернулся к императрице, чуть наклонился и обжёг её своим пытливым, вопрошающим взглядом.

– Человек – на удивление ленивая и косная зверушка, – задумчиво произнес он, взвешивая каждое слово, – меняется резко и до неузнаваемости только в одном случае, если ему угрожает смертельная опасность. Надеюсь, вы не будете отрицать, что у меня были крайне уважительные причины измениться?

– Вы хотите уверить, что ваши знания в медицине, поразившие доктора Боткина и меня, есть результат смертельной опасности?

– Мы всю жизнь молим Господа о снисхождении на нас благодати, – загадочно продолжал он, – но не представляем, при каких обстоятельствах это может произойти. А когда чудо случается, пугаемся и бежим от него…

– Значит всё это…

– Относитесь к моим новым знаниям именно так, – кивнул Распутин, перехватывая саквояж, – и не спрашивайте, как так вышло. Для меня самого всё произошедшее – непонятно и удивительно.

– Как скажете, – ответила Александра Фёдоровна, опустив глаза, – в конце концов вы живы, а это главное…

– Нет, не это. Собственная жизнь человека важна только в том случае, если он помогает выжить другим. Во всех остальных она может быть бесполезна и даже вредна. Особенно в наше время…

– Да, – согласилась императрица, – сегодня наша жизнь подобна сжатой пружине. Все чего-то ждут, а чего – непонятно. Как будто некое событие должно спустить курок. Всё понесётся, и люди верят, что понесётся не на них…

Императрица остановилась около невзрачного здания, внешне ничем не выдающего свою принадлежность к лечебному учреждению.

– Мы уже пришли, заходите. Таня будет очень рада…

Если великая княжна Ольга была воплощением женственности и особенной ласковости, то Татьяна, несомненно, представляла другое начало – мужественное и энергичное. Немного выше старшей сестры, но такая же изящная и стройная, она обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно характеру, её движения были более чёткими и резкими, взгляд – выразителен и смел. Всегда. Но сегодня случился день исключений. Не подобающие царственному статусу и положению участливого специалиста по уходу за ранеными подрагивающие губы, красный нос и опухшие глаза превратили великую княжну в огорчённого ребёнка.

– Что с тобой, душа моя? – всполошилась Александра Федоровна, увидев в госпитальном коридоре свою дочь, шмыгающую носом, – ты заболела? Тебе нехорошо?

– Со мной всё в порядке, но они так кричат… – всхлипнула августейшая сестра милосердия и, увидев Распутина, вынырнувшего из-за спины императрицы, радостно вскинула брови. – Дорогой друг! Как я рада вас видеть!

– А теперь, – Григорий взял инициативу в свои руки, прикасаясь губами ко лбу Татьяны, – постараемся успокоиться и сообщить, кто кричит и по какому поводу?

– Раненые, – вздохнула княжна, – каждый раз на перевязках. Это так ужасно. И я ничем не могу им помочь. Старые бинты, присохшие к ране, надо обязательно снять и сделать это быстро, чтобы не продлевать мучения… Вот только что закончила перевязку совсем юного корнета… Он так стонал и все время повторял “мама, мамочка”, а потом потерял сознание…

– В таком случае у меня есть две хорошие новости, – ободрил Распутин расстроенных женщин. – Первая – вы, слава Богу, здоровы, в отличие от Ольги. Вторая – думаю, мы сможем облегчить солдатские страдания. Где у вас можно помыть руки?

Распутин прижал к повязке смоченный перекисью тампон, нагнулся к уху солдатика, смотревшего на косматого мужика с плохо скрываемым ужасом, и что-то прошептал.

– Что вы сказали? – округлила глаза Татьяна.