Распутин наш. 1917

Он не любил Петербург, сам не понимал – почему. По сравнению с любым другим городом России – аккуратный и элегантный, уютный и аристократический, утончённо-строгий и помпезный одновременно, Питер с порога предъявлял гостям столицы особые требования к поведению, выражению своих мыслей, чувств и даже к осанке. Город военных и статских мундиров никогда не терпел распущенности, заставляя невольно подтягивать живот и расправлять плечи. Может быть оттого, что в нем с момента создания навеки поселился дух царя бунтаря-реформатора, Петербург, несмотря на все атрибуты столицы империи, всё равно оставался непокорным городом вольнодумцев, баламутов и забияк.

В декабре 1916 года ссыльный революционер Иосиф Джугашвили, известный среди большевиков под псевдонимом Сталин, безжалостно мобилизованный в действующую армию, невзирая на имеющиеся физические дефекты, по этапу направлялся в Красноярск, а затем в Ачинск. Предписание ссыльному по возможности срочно явиться в столицу в распоряжение его высокопревосходительства генерал-квартирмейстера Потапова так удивило местного городничего, что тот целый день потратил на телеграфные запросы и подтверждения. Зато потом проездные документы были оформлены незамедлительно. Дорога заняла почти месяц, и Сталин всё это время ломал голову, какая надобность возникла у царского генералитета в революционере? По прибытии в Петербург, по новому – Петроград, ясности не прибавилось. Туман неизвестности сгустился до молочного, когда из надежных, цепких рук жандармов его передали вежливым, настойчивым молодчикам с офицерской выправкой, в статской одежде, перемещавшимся по городу на шикарной, очень дорогой машине марки “Кадиллак”.

– Какая тяжелая! – удивился Сталин, открывая дверь авто.

– Бронированная, – коротко пояснил сопровождающий офицер, пропуская вперед гостя и привычно ныряя на соседнее кресло.

Попетляв в городских предместьях, погрохотав по булыжной мостовой, самодвижущаяся повозка оказалась на Елагином острове, подрулила к одиноко стоящему особняку на берегу Средней Невки и трижды посигналила перед резными воротами.

– Да у них тут целая армия! – второй раз удивился Сталин, осматривая внутренний двор, превращенный в подобие армейского плаца. Чем занимались компактные подразделения, скрытые двухсаженным забором от посторонних глаз, революционер разглядеть не успел, хотя любопытство распирало. Авто подрулило к крыльцу, шустрый малый в бекеше распахнул входную дверь, пригласив зайти внутрь, и глазеть по сторонам стало неприлично.

Огромный актовый зал на втором этаже, полностью занятый широкими основательными столами, наспех сколоченными из грубых досок, и устройствами наподобие чертежных, казался филиалом завода. Всевозможные металлические загогулины непонятного назначения лежали под столешницами на изящном паркете, опирались о стену и стойки, пачкали маслом красивые штофные обои. Очевидно, подобные железяки, аккуратно сложенные по ранжиру и спрятанные под мешковиной, затаились на самих столах. Но разглядеть их также не представлялось возможным. На чертёжных досках красовались наброшенные полотняные накидки, некогда служившие чехлами для диванов и кресел, сдвинутых в дальний угол зала. Стены, вплоть до оконных проёмов, были обложены мешками с чем-то сыпучим. Их приличное количество наличествовало и в коридоре. Единственным откровенно гражданским аксессуаром в спартанской обстановке выделялась массивная телескопическая труба на треноге, смотрящая не вверх, на звезды, а вдаль.

Сгорая от любопытства, революционер приник к тёплому каучуковому окуляру и оказался в роскошном зале с небольшими, круглыми столиками на три персоны, между которыми чопорными пингвинами кружили черно-белые официанты. Протяни руку – дотронешься.

– Императорский петроградский яхт-клуб.

Услышав за спиной негромкий баритон, Сталин выпрямился и живо обернулся, укоряя себя за излишнее любопытство. У двери, держа в руках два дымящихся стакана чая в железнодорожных подстаканниках, стоял чисто выбритый, усатый тип в простой солдатской гимнастёрке без погон, с короткой армейской стрижкой, чуть выступающим вперед упрямым подбородком и удивительно светлыми, голубыми глазами, внимательно разглядывающими собеседника из под густых бровей.

– Уже неделю наблюдаем за плясками чертей. Они там устроили своеобразный штаб, – продолжил вошедший, оглядывая помещение и прикидывая, куда бы водрузить принесенный напиток. – Чудаки, ей богу! Считают, что в шести верстах от Зимнего возможности Охранки снижаются в шесть раз, поэтому можно чувствовать себя в безопасности. На самом деле им уже никто не противостоит – паралич власти достиг апогея.

– С кем я разговариваю? – осведомился революционер. Голос его стал резким и отрывистым, глаза сузились, как у стрелка, смотрящего в прицел винтовки.