Распутница и принц

– Я об этом не подумала, – виновато сказала Стефани. – Я дочь коновала, выросшая среди военных, и, боюсь, мой опыт общения с особами королевской крови ограничивается моим знакомством с вами. Куда мы идем?

Рафик вывел ее из зала собраний через потайную дверь, скрытую в деревянных панелях.

– В менее пышную часть дворца, – ответил он, когда Стефани пошла за ним по узкому коридору, где, к ее удивлению, отсутствовала стража.

Они вошли во внутренний двор, окруженный очень высокими стенами. Вечернее солнце окрасило камень в нежные тона с мягкими тенями. У одной из стен имелась терраса, где лежали подушки и стояли низкие диваны, но большую часть занимал огромный пруд для купания. Широкие ступени спускались в сине-зеленую воду, посверкивавшую золотом в лучах солнца.

Стефани не могла удержаться, чтобы не сделать шаг вниз и не опустить руки в ледяную воду.

– Чудесно. Это просто чудесно.

Рафик, смотревший на изгибы ее тела, явственно проглядывавшие сквозь тонкую ткань нового наряда, от всего сердца согласился с ней, но не стал ничего говорить. Вместо этого он отошел в тень, сел на свою любимую подушку и взял стакан мятного чая, чтобы отвлечься от столь притягательного зрелища. На самом деле ее скромная просторная одежда обрисовывала фигуру гораздо меньше, чем платье, в котором он видел ее во время их первого совместного обеда. Осознав, что вопреки своим лучшим намерениям пристально смотрит на нее, Рафик поспешно отвел глаза.

Что в ней такого, от чего она кажется совершенно неотразимой? Он знавал куда более красивых женщин, куда более искушенных женщин, женщин, которые в совершенстве владели любовным искусством, но ни одна из них не была для него таким испытанием, как Стефани, и ни одна так не озадачивала. Они улыбались ему, заискивали перед ним и довольствовались тем, что он давал, независимо от того, много это или мало. Так и должно быть, ведь он принц. Это скучно.

Стефани не вызывала скуки. Она была не похожа ни какую другую женщину из тех, кого он знал, что, вероятнее всего, и объясняло ее притягательность. Это и тот факт, что она дала ему надежду. Он больше не чувствовал отчаяния, он будто ожил. Неудивительно, что он хотел женщину, благодаря которой это случилось. К сожалению, он не мог дать волю своим желаниям, но хотя бы удовлетворить свое любопытство в отношении нее он мог.

Налив Стефани стакан чаю, Рафик предложил ей присоединиться к нему. Она улыбнулась в ответ и опустилась на подушку напротив него.

– Этот пруд немного напоминает мне тот, что я видела в Италии, хотя там была теплая вода, поскольку он питался от термального источника.

– Значит, вы много путешествовали? Не будете ли вы скучать об этом, когда обзаведетесь постоянным домом? – спросил Рафик.

– Не думаю. Мне посчастливилось побывать во многих странах, но, когда путешествуешь с армией, остается совсем мало времени, чтобы наслаждаться пейзажами. Большая часть проходит в биваках за получением довольствия, поисками утраченного снаряжения и ведением жалкого хозяйства, которое есть у каждого. Вы не поверите, как много времени тратится на починку мундиров, другой одежды и постельного белья.

– Нет, не поверю, – с улыбкой отозвался он. – У вас никогда не было настоящего дома?

– Временами был. Например, когда мы стояли под Мадридом, у нас был маленький деревенский домик, который мама покидала с большой грустью. Но чаще нам приходилось располагаться в палатках.

– Неудивительно, что после такой кочевой жизни вам очень хочется где-то осесть. У вас уже есть на примете какое-нибудь место? Например, вблизи Ньюмаркета, где ваше мастерство способны оценить по достоинству? Или, возможно, где-то рядом с родственниками? Хотя вы говорили, что хотите быть независимой. Означает ли это, что вы предпочитаете жить в одиночестве?

– Я имела в виду финансовую независимость, – ответила Стефани. – Не думаю, что вы сможете это понять, поскольку имеете все это с рождения. Но для женщины в моем положении совершенно необходимо иметь доход, если она не хочет быть обязанной другим.

– Женщине в вашем положении? – задумчиво произнес Рафик. – Признаться, я совершенно не понимаю, что это за положение. Сколько вам лет, двадцать пять?

– Двадцать шесть, хотя я не думаю…

– По вашим словам, до двадцати пяти лет вы зависели от своих родителей. Откуда вдруг взялось желание изменить это? Вы с ними поссорились?

– Нет, я ни разу не ссорилась с ними.

Она беспокойно заерзала на своей подушке, то скрещивая ноги, то снова выпрямляя их. Беседа, очевидно, взволновала ее. Рафику следовало сменить тему, но любопытство взяло верх.

– Почему вы захотели все изменить? Зачем так усложнять себе жизнь, отказываясь от родительского попечения и от работы, которую вы явно любите, ради такого неопределенного будущего?