Распутница и принц

Она отчаянно хотела ему помочь. Конечно, ее жалкая маленькая история не шла ни в какое сравнение с его трагедией, но здесь, в Аравии, она поняла многое о том, как избавиться от тени собственного прошлого. И если существует какой-нибудь способ использовать эти знания, она это сделает. Изменить прошлое невозможно, но должен быть способ заставить Рафика увидеть, что это прошлое сделало из него того благородного человека, которым он стал сегодня.

Рафик спал крепко и пробуждался медленно. Его веки дрогнули, потом открылись. Увидев Стефани, он сонно улыбнулся, потом едва заметно тряхнул головой, потом линия его губ стала тверже, он резко сел, потому что все вспомнил.

– Как долго я проспал?

– Несколько часов.

– Шерифа?

– С ней все хорошо, она тоже спала.

Его кадык заходил ходуном. Превозмогая смущение, Рафик посмотрел на Стефани в полумраке стойла, закрытого ставнями от солнечных лучей.

– Ты спасла ее. Я не знаю, как тебя благодарить. Боюсь, я немного… ты должна простить мое… – Рафик попытался встать, чтобы уйти.

– Пожалуйста, не уходите! – Она схватила его за руку.

Ей хотелось сказать, что она его любит, но эти три коротких слова наверняка заставили бы его бежать прочь с таким же успехом, как если бы она стала уверять, что принцы тоже могут плакать.

– Рафик, я хочу с вами поговорить, – сказала она, пытаясь успокоиться. – Я хочу, чтобы вы подумали, что будет, если вы не выиграете Сабр.

– Это немыслимо.

– И все же это возможно, не пытайтесь отрицать. Я понимаю, почему Сабр так важен для народа вашего королевства. Вы обещали своим людям победу, а вы человек верный своему слову. Я понимаю, что это важно для вас, потому что вы хотите восстановить честь отца. Но дело ведь не только в этом, верно? Вы верите, что победа в Сабре каким-то образом избавит вас от страшного чувства вины в смерти Эльмиры, но я боюсь…

Стефани замолчала, почувствовав, что сейчас заплачет. Нет, надо сохранять спокойствие.

– Я боюсь, Рафик, что вы ошибаетесь, и мне невыносима мысль, что ваши страдания будут длиться еще год, а потом еще, пока вы не победите – если вы победите. Вы связали все свои надежды с победой в этих скачках и теперь живете в подвешенном состоянии. Ничто не может изменить прошлого, Рафик, но вы способны запретить ему управлять вашей жизнью.

– Не вижу, как это возможно, – тяжело вздохнув, ответил он, – но я готов выслушать.

Стефани сплела пальцы и, нахмурившись, уставилась на них.

– Признаюсь, то, что вы рассказали, меня шокировало. Невозможно отрицать, что вы пренебрегали Эльмирой, что вы сыграли свою роль в том, чтобы она почувствовала себя несчастной, но вы не учли ее роли в этом.

– Стефани, тебе известно, что я женился на ней только ради приданого.

– Вы женились на ней, чтобы исполнить обещание, данное вашим людям, и положить конец раздору с бедуинами. Соглашаясь на этот брак, вы, прежде всего, думали не о себе, а о благе своего королевства.

– И совсем не думал об Эльмире.

– Но почему она вышла за вас?

– Такова была воля ее отца. – Рафик выглядел смущенным.

– Но если она не хотела выходить за вас, разве она не могла отказаться?

Он задумчиво сдвинул брови и, взяв соломинку, завязал ее узелком.

– У Салима несколько дочерей. Если бы Эльмира не захотела выходить за меня, я полагаю, ее место заняла бы одна из ее сестер.

– Значит, она хотела выйти за вас? И понимала, что это предполагает гарем. Жизнь, которую ей предстояло вести, не стала для нее неожиданностью.

– Нет, конечно нет. Это одна из немногих вещей, которые мы обсуждали до подписания брачного договора. Я знаю бедуинов и понимаю, как они ценят свободу. Именно поэтому я согласился, чтобы Эльмира каждый день ездила верхом на прогулку по пустыне, при условии, что ее будут сопровождать. – Рафик посмотрел на завязанную узлом соломинку и нахмурился еще больше. – Я забыл об этом.

– Значит, Эльмира знала, чем рискует, если будет злоупотреблять этой свободой.

– Но действительно ли она злоупотребляла ею?

– Как вы думаете, если бы она была совершенно невинной, разве она не сказала бы вам об этом? Она теряла слишком много.

– Она была одинока, и это моя вина.

– Эльмира была взрослой женщиной и сама могла подумать о себе. Она говорила вам, что ей одиноко? Что она несчастлива?

– Стефани, большинству женщин не хватает смелости высказывать, что они думают, как это делаешь ты. Впрочем, это не важно. Я был ее мужем и, значит, отвечал за нее. Мне следовало знать, что она несчастлива.

– Да, следовало, но и она должна была обратиться к вам, рассказать о своей проблеме. Вы слишком вините себя, Рафик, что так сложилась ее судьба. – Стефани сделала глубокий вдох. – И в ее смерти – тоже.

Рафик вздрогнул.

– Да, я не давал ей снотворное, но…

– Вы считаете, что Эльмира лишила себя жизни потому, что чувствовала себя одинокой, потому, что она стала узницей гарема, потому, что вы сделали ее несчастной, но на самом деле вы этого не знаете, верно? – Стефани крепче сжала руки. Только бы не заплакать. Только бы не выдать своих чувств. – Если бы вы знали, в каком отчаянии она была…

– Как я мог знать? Я перестал приходить к ней.