Распутница и принц

– Понимаешь, она пыталась со мной поговорить. Пыталась рассказать, что ей одиноко, но я не слушал. Возможно, она была недостаточно упорна и настойчива. Но это меня не оправдывает. Я не слушал Эльмиру, я слушал Ясима. Он сказал мне, что она вмешивается в работу конюшен. Я попросил ее этого не делать. Он настаивал, что она продолжает вмешиваться. Она пояснила, что хочет помогать объезжать лошадей. Исключено. Ясим никогда бы этого не допустил. Я сказал, чтобы она ему не мешала. Она согласилась, но не послушалась. Я думал, что дело в особых взаимоотношениях бедуинов и лошадей. Возможно, так и было. А может быть, Ясим просто врал. Посмотри, как он повел себя с тобой. Я должен был понять, что все повторяется, но не понял.

– Нет, вы поняли, Рафик. На этот раз поняли. И приняли меры.

– Слишком поздно для Эльмиры. – Рафик закрыл глаза, и его окутала тьма. Пол под ним закачался, как палуба корабля. Он открыл глаза. – Я встал на его сторону. Это он тебе сказал. Но не сказал, что говорил мне, будто Эльмира изменила мне с конюхом. Сначала я не поверил. Я поговорил с ней, и она не стала отрицать, что ей нравится его общество, его внимание. Она говорила, что я сам виноват, потому что пренебрегаю ею. Она говорила, что ей одиноко. Что она чувствует себя живой, только когда ездит верхом. Но я сказал, что навсегда запрещаю ей покидать дворец.

– А что конюх?

– Ясим сразу же прогнал его. Я не стал задавать вопросов. Он поступил правильно. Я не мог сам вызвать этого человека и учинить допрос, потому что, если бы он это подтвердил, мне пришлось бы развестись с Эльмирой.

– После того как тогда в палатке я рассказал тебе половину правды, все стало только хуже. – Рафик стиснул запястье Стефани. – С тех пор она поселилась здесь, – продолжал он, постучав себя по лбу. – Поэтому сейчас я должен рассказать тебе все. Ты понимаешь?

– Рафик, я думаю, вам надо отдохнуть.

– Я отдохну. Когда сниму с себя это бремя. Я говорил себе, что, запирая ее в гареме, защищаю ее честь, но сейчас я вижу, что на самом деле защищал свои собственные интересы. Я не хотел отправлять ее назад к родителям, потому что хотел сохранить для себя ее приданое.

– Она вам изменила.

– Так ли это? Ее флирт мог быть вполне невинным. Но мне не важно, была она неверна или просто неосмотрительна. Она была несчастна, и это моя вина. Я сам виноват в том, что она находила утешение в обществе другого мужчины, какие бы формы это ни принимало. Я виноват, что она оказалась запертой в гареме в полном одиночестве. Кочевница, запертая в четырех стенах и не имевшая возможности возразить, потому что я перестал приходить к ней. Она теряла интерес к жизни, а я не замечал этого, потому что не виделся с ней. И не заметил, когда она в конце концов решила, что ей больше не стоит жить.

– Она лишила себя жизни? – Стефани побледнела.

– Яд. Какое-то сильное снотворное. Я нашел ее лежащей здесь, рядом с Шерифой, которая ждала очередного жеребенка.

– Но Аида сказала, что Эльмира умерла во сне.

– Так и было. В течение нескольких часов я пытался ее разбудить, но ничего не вышло, и я перенес ее тело назад, в гарем.

– Аида знает, что произошло?

– Нет, Эльмира, должно быть, усыпила ее и стражника. Другие слуги спали отдельно. Аида обнаружила Эльмиру в постели мертвой, когда пришла звать ее на завтрак. А стражник… что ж, не в его интересах признаваться, что он уснул на посту.

– Вы защищали ее честь даже в смерти.

– Я слишком мало сделал для нее в жизни. Я пожертвовал жизнью Эльмиры в погоне за Сабром. Ради нее я должен выиграть. Это единственный способ.

– Искупление?

– Если я этого не сделаю, она навсегда останется здесь, преследуя меня на каждом шагу. – Его голос дрогнул. Грудь тяжело вздымалась. Тело Рафика обмякло, он беззвучно всхлипнул. Пристыженный и раздраженный, он отчаянно хотел уйти, прежде чем чувства окончательно возьмут верх над самообладанием. Но Стефани крепко обхватила его руками и больше не отпускала.

Она держала его до тех пор, пока Рафик не перестал сопротивляться. И потом, когда он сдался и все его тело сотрясли сухие рыдания, давая выход эмоциям, которые он держал в себе все эти два года. И потом она держала его, когда он, измученный до изнеможения, уснул там же, где лег. Стефани гладила его по волосам, положив его голову себе на колени. Она держала его несколько часов, осторожно отпустив только для того, чтобы проверить спящую кобылу, и сразу же вернулась к нему. Она держала Рафика, гладила его, и ее сердце разрывалось от любви.

Стефани не спала. Она снова и снова прокручивала в голове его слова, но никак не могла соединить образ того человека, которого он нарисовал, с тем, которого она знала. Он не любил Эльмиру, но услышать из его собственных уст признание в жестоком пренебрежении, которому он ее подверг… это стало настоящим шоком. И все же это не могло поколебать ее любви к Рафику.