Когда я думаю о смерти, меня всегда пугают две вещи – неизвестность. Но ещё сильнее то, что там может вообще ничего не быть. Чёрное небытие, белое небытие – без разницы, если я не смогу этого осознавать. Живя с мыслью о смерти мы никогда по-настоящему не смиряемся с тем, что всё конечно. Ведь самое страшное – оно где-то впереди, где-то далеко, где-то там, пока мы – здесь.
А сейчас гибель стоял рядом. Я осязала её, чувствовала её запах. Она имела вкус – горечей, сухой пыли, несмотря на то, что чернота блестела, как разлитый гудрон под отражающимися софитами.
Мне хотелось броситься вперёд стремительней, чтобы больше не колебаться. Или убежать отсюда куда подальше – куда глаза глядят.
Но я не сбежала. Я медленно шла вперёд, продвигаясь вперёд пусть муравьиными, но шагами. Не знаю, что мной в тот момент двигало больше: упрямство или убеждение?
Но я с истинным облегчением ощутила, как сжавшиеся на моём предплечье пальцы оттаскивают меня назад:
– Твой следующий шаг превратит трагедию в фарс и пустит её по кругу, – поджимая губы, проговорил Инкриз. – Хотя в том, что мне придётся сделать, смысла тоже немного. Так же глупо, как кошке гоняться за собственным хвостом. Я столько лет положил на то, чтобы привести всё к общему знаменателю, оказывается, лишь за тем, чтобы в итоге согласиться с доводами противника? Но если это и слабость – она простительна для старика, каким зовёт меня твой брат и любовник. Я больше не хочу переживать ничью гибель… твою гибель. Используй свою жизнь во благо. И прости меня. Если сможешь.
Я не успела ничего ответить. Инкриз разжал пальцы и шагнул вперёд.
С одной стороны, всё было правильно. Круг замкнулся практически идеально и уравнение сошлось. Но с другой… страшно и горько.
Тьма мягко, но неумолимо затянула Инкриза внутрь себя и быстро ушла. Словно шашки домино складывались белые мраморные плиты, заплатками нарастая откуда-то снизу. Поднимались упавшие колонны, возвращались выгоревшие краски. Это выглядело так, будто чья-то невидимая рука включила обратную перемотку, поправляя всё, что успело разрушиться, выкрашивая всё, что облупилось.
Спустя пять минут комната выглядела чистой и прибранной. Произошедшая трагедия не оставила следов.
Я широко распахнутыми глазами смотрела на то место, где сгинул Инкриз. Чувствовала я что-то в этот момент? О, да! Сожаление и злость. И ещё – опустошение. А ещё, к стыду, к моего, облегчение, что всё, наконец, закончилось.
Глава 33
– Кажется, на этот раз действительно всё, – с глухим смешком произнёс Лоуэл.
Я почувствовала, как меня обнимает Адейр, поддерживая за плечи.
Голос его, когда он обратился к Ворону, был непривычно спокоен, без ноток привычного сарказма, иронии или лёгкой издёвки.
– Убирайся из моего дома. Немедленно. Или я вышвырну тебя за шиворот, как шавку. Воспользуйся моим великодушием и покинь нас с достоинством.
Синие глаза Ворона, когда он глядел на Адейра, казались пустыми. Когда же они обратились ко мне, в них сверкнула злость.
– Хорошо. воспользуюсь форой и вернусь в Магистратуру первым.
– Как всегда, первым – хоть в чём-то? – с сарказмом протянул Адейр.
Красивое лицо Лоуэла кривая усмешка резала, как шрам:
– Ладно, Вероника, будет считать, что свой вчерашний прогул ты сегодня уже отработала. Но сделай одолжение – перестань пропускать уроки. Устал придумывать тебе наказания.
Он взмахнул крыльями, но… не смог обернуться птицей.
– Какого черта?.. – выругался Ворон, когда задуманное не удалось выполнить не со второй, ни с третьей попытки. – Да что происходит?
– Это мой дом, он расценивает тебя как враждебную силу, потому блокирует твою магию, – любезно пояснил Адейр, гаденько улыбаясь. – Так что выйти тебе придётся самым обычным способом – ножками в дверь. И так же, пешочком, прогуляться с полмили, пока не отойдёшь на достаточное расстояние. Но тебе в любом случае повезло больше, чем твоему учителю. Обдумай по пути его судьбу и сделай правильные выводы.
Окинув противника ледяным взглядом, Ворон, больше не говоря ни слова, направился к двери.
Никто из нас ничего не добавил к сказанному. Да и что было сказать?
Ворон ушёл. Мне бы хотелось верить, что я видела его сейчас в последний раз, но что-то подсказывало мне, что это не так. Мне хотелось бы верить, что он понял, что его убеждения, внушенные безумным фанатиком, не жизнеспособны, что даже его учитель устал от самого себя и, в конце концов, если и не полностью отрёкся от своих убеждений, то, по крайней мере, очень сильно в них усомнился.
И всё же я была рада, что Лоуэл выжил. Погибни он сегодня, пришлось бы оборачиваться назад с болью и сомневаться. Сомневаться раз за разом.
Довольно в этой истории мучеников!
Сегодняшний день принёс много боли, страхов и печали. Он почти сломил мой дух, ведь вплоть до этого дня я продолжала верить, что мои родители выжили. А теперь… я никогда не узнаю, как они погибли. И может быть, это к лучшему. Некоторых вещей лучше не знать, раз изменить их не можешь.
Мои родители в какой-то мере тоже стали жертвами этого дома и зла, что в нём обитало.