Стоило замереть и прислушаться, я слышала голоса безымянных жертв – они сплетались в хор. Эта нить тянулась из глубины веков: мужчины, женщины, даже дети. Все они лишались жизни, чтобы чернота, обитающая под фундаментом, оставалась там, где была.
Питала таких, как мы.
А мы? Мы оказались вынужденными носить эти цепи. Мы в ответе перед ними. И это была моя война. Я должна сделать всё возможное для того, чтобы жертвы моих родителей и даже Инкриза не была бессмысленной. Я не позволю связать себя.
И должна рассеять Тьму. Должна правильно завершить этот день, чтобы вся эта история обрела смысл. Я не позволю никому шантажировать себя. Стоящий передо мной компромисс казался мне омерзительным. Я всей душой ненавидела то безымянное зло, что пыталось меня оплести и поставить себе на службу.
Пока Адейр обнимал меня, опираясь на моё плечо, пока мы шли через длинный зал, в хоре других голосов я слышала тихий, но отчётливый, искушающий голос Дома:
«Ты не знаешь, как тебе повезло, – шептал змеиный голос у меня в голове. – Даже представить не можешь. А если ты не подчинишься, тебя ждёт страшный конец – такой же, как тех, кто восставал, кто не подчинялся судьбе. Ты рождена для того, чтобы быть частью этого. И чтобы твои дети стали частью этого. И внуки. И правнуки. Я не так уж много прошу за ваше всемогущество и вашу неуязвимость – одну человеческую жертву в год. И это может быть кто угодно. Самый мерзкий насильник, убийца, продавший душу за собственное пузо чинуша. Короче, мне всего-то и надо, чтобы каждый раз за право получить всё ты отдавала мне по кусочку своей души, своих убеждений, своей веры. И родила мне нового раба в цепи других рабов. Но ведь это не безвозмездно? Я предлагаю тебе свободу от всего, что пугает других смертных. Всемогущество в их мире. Я предлагаю тебе счастливую жизнь с человеком, которого ты хочешь и, возможно, любишь. Скованные одной тайной и преступлением, вы будете верны друг другу как никто другой. И, положа руку на сердце, ты не можешь сказать нет. Вернее, ты можешь вырваться, трусливая девчонка. И оставить твоего любовника в гордом одиночестве перевариваться в моём ненасытном чреве. Войди и служи вместе с ним – ведь истинная любовь всегда жертва. Подпиши со мной негласный договор и Адейр Моррел будет жить. Ведь как мы оба понимаем, он для тебя сейчас важнее всего. И весь этот грядущий ужас будет не ради положения в обществе, магической мощи или других благ – весь этот ужас будет ради любви».
Но что за жизнь это будет? Жестокая, полная боли и отчаяния? С годами всё то светлое, что ещё есть, будет выжжено и искалечено грядущими преступлениями. Через сколько лет, – двадцать, тридцать или пятьдесят, – мы оба превратимся в монстров, рядом с которыми Инкриз покажется пушистым белым котёнком? Ни одна любовь, ни одна душа не уцелеет в этом разлагающимся доме.
От потери крови Адейр, видимо, находился в полубессознательном состоянии. По-крайней мере, он не сопротивлялся, пока я практически тащила его на себе к выходу.
– Вероника?.. Что ты делаешь?
– Я не останусь в этом доме не минутой дольше необходимого.
– Это неразумно. В том состоянии, в каком я сейчас, мы не сможем переместиться в Магистратуру, а ты ещё просто не умеешь…
– Не говори ничего. Просто доверься мне. Я с этим покончу.
– О чём ты?
– Просто – иди!
– Ладно, если ты так хочешь, мы уйдём. Покинем это место. И постараемся начать новую жизнь… если это возможно. Где угодно – не важно.
Он привалился спиной к стене, чтобы передохнуть. Выглядел кузен и вправду неважно. Взяв его руки в свои я, потянув, развернула их ладонями вверх. Тонкую, почти по девичью гладкую кожу бороздили тонкие длинные раны, похожие на открывшийся рот.
– Уже лучше, – попытался успокоить он меня.
– Прости, что не поторопилась тебя перевязать.
– Это и не нужно. Они затянутся сами. Меня сейчас не мои кровоточащие ладони интересуют, Вероника. Скажи, после всего, что было сегодня, кем мы будем друг для друга? Есть ли для нас будущее – общее будущее?
Он поднял на меня лицо с глазами, обведёнными тенью. Осунувшееся его лицо теперь казалось даже красивее – страдание словно придавало ему недостающей обычно одухотворённости.
– Будущее? – эхом переспросила я. – Не знаю.
Мне было больно смотреть его в глаза, потому что он слышал и понимал, скорее всего не то, что имела в виду я, но объяснить не было возможности. Ведь на самом деле мы были не одни. С нами был Дом.
– Я, правду, не знаю, – отвела я взгляд.
– Несмотря на то, что бабка проклинала твою мать и тебя, решив, что вы объединились с нашими врагами, я всегда мечтал, что когда-нибудь мы встретимся и объединим наши усилия. И после нашей встречи, как ты знаешь, лучше не стало. Я мечтал, что, когда ты научишься многому из того, что узнаю я, мы лучше поймём друг друга. А вместе мы добьёмся много в этом мире. Мы – последние в нашем роду наследники. Наш союз выгоден всем. Все испытают облегчение узнав о нашей помолвке.
– Замолчи, Адейр! Или я подумаю, что выгода от этого союза для тебя важнее его самого.