Рассеивая сумрак. Бессонная война

Нуске никогда не доводилось слышать подобную музыку. Более десятка инструментов звучали одновременно, но с их струн срывалась одна и та же мелодия. Ноты, сплетаясь, превращались в один бархатно-нежный мотив, который словно таял в воздухе, как снег, поднесённый к очагу.

Тайя, та самая девушка, которая только вчера участвовала в посевной, сегодня стояла на платформе. Над её головой звенел ветер в листве, а за её спиной музицировали исполнители, переполненные любовью к тому, что они слышат.

Молодая сифа, укутанная с головы до ног в белоснежные струящиеся одеяния, запела.

Нуска вздохнул и закрыл глаза. Он потерялся. Песня лилась из её уст, и чем дольше лекарь слушал, тем больше терялся, тем отчётливее ему казалось, что он медленно, сантиметр за сантиметром, погружается в пуховые одеяла.

Высокий нежный голос, который уже стал и не голосом вовсе. Ласковее, чем мать поёт колыбельную детям. Бережнее, чем мать обнимает новорождённого, – так звучала эта песнь.

Никогда не находивший себя сентиментальным Нуска вздрогнул, мотнув головой, и почувствовал предательскую влагу на щеках. Он понимал, что сейчас всё его тело охвачено той земляной дэ, которую Тайя вкладывала в эту песню.

«Так вот что чувствуют те, кто слушает меня, когда я пою и использую дэ одновременно… Но это ведь невыносимо».

Нуска замотал головой. Светлая тоска наполнила его до краёв.

Оглядевшись, лекарь понял, что не он один впал в странный транс. Все сифы и даже гости столицы стояли, воздев руки к кроне яблони. На лицах сотен собравшихся блестели слёзы, но впечатлённому Нуске они казались алмазной крошкой, случайно усыпавшей их лица.

Однако в какой-то момент тон песни сменился. Но, видимо, заметить это смог только Нуска, хорошо знакомый с искусством пения. Что-то в этом прекрасном, льющемся голосе надорвалось, хоть он и звучал так же прекрасно, как и ранее.

Нуска вскинул голову, пытаясь увидеть, что происходит на сцене. И содрогнулся.

Тайя в белоснежном платье, похожем на невесомое облако, спускалась вниз по ступеням, но в руках она держала лук, оружие дэ.

Лекарь попытался закричать, чтобы предупредить всех, но с содроганием понял, что голос его не слушается. Он не мог произнести ни слова.

«Особый навык!» – понял он. И, заставив себя двигаться, бросился вперёд, расталкивая собравшихся.

Тайя заметила движение в толпе, а взгляд её зелёных, как листва над головой, глаз на секунду задержался на Нуске, но она не прекратила петь.

Тем временем исполняемая ею песня достигла своей кульминации: голос, оглушая, просто рвал сердце на части от всеобъемлющей тоски. А Тайя на фоне мягко мерцающих светочей натягивала тетиву.

Нуска, проследив за направлением стрелы, похолодел. Она метила ровно… в Гирру. Но тот стоял, покачиваясь, как и все, и ничего не замечал.

Мысли, сбивая друг друга, замельтешили в голове. И лекарь ни с того ни с сего осознал: «Мы оба – названные. Я могу воззвать к нему и без помощи голоса».

И Нуска, обращая мольбу то к духам, то к самой бездне, стал мысленно звать: «Гирру! Гирру, klaam a vi meste, очнись!».

Какое же облегчение испытал лекарь, когда увидел, что арцент распахнул глаза!

На секунду Нуске почудилось, что взгляды Гирру и Тайи пересеклись. И тут же раздался звук срывающейся с тетивы стрелы.

Сифа перестала петь, но увлечённые музыканты всё ещё играли. Гирру успел поймать стрелу голыми руками, но наконечник впился в его грудь в области сердца. Арцент упал на колено и опустил взгляд, смотря на медленно разрастающееся красное пятно на своей белоснежной рубашке. Одним движением выдернув стрелу из груди, он что-то прошептал, а затем вскинул голову.

Нуска содрогнулся. В глазах Гирру стояли слёзы, а на лице застыла искренняя улыбка. Он смотрел на Тайю, как люди могут смотреть только на возлюбленных или духа.

Однако сифа, топнув ногой, издала звериный рык, а затем бросилась прочь со сцены. А Гирру, как заворожённый, кинулся за ней.

Музыканты закончили играть, а толпа начала приходить в себя. Никто ничего не заметил – все громко аплодировали.

Нуска догадывался, что только он и Гирру смогли вырваться из навыка сифы. И поэтому он, расталкивая людей, поспешил за главным сурии.

Лекарю удалось догнать их только за забором, в тиши леса. Несмотря на то что они кричали, Нуске не удавалось ничего понять:

– Моя богиня[29]!

– Отродье бездны!

– Ты хотела убить меня? Убей же!

– Отродье! Отродье! Огненное отродье!!!

– Порази меня стрелой ещё раз, я не посмею сопротивляться!

Нуска сглотнул и спрятался за одним из деревьев. Он ни reh’z не видел, но зато отчётливо слышал крики двух умалишённых.

– Как ты посмел явиться в Сифу?! Как посмел после того, что сотворил с нашими полями и лесом?!

– Если ты говоришь, что это сделал я, то я не стану спорить!

Нуска не выдержал и выглянул из-за дерева. Ему довелось увидеть совершенно безумную картину.

Тайя стояла, туго натянув тетиву и метя арценту прямо в лоб. А он в метре от кончика стрелы сидел на коленях, не предпринимая никаких попыток защититься. Гирру продолжал плакать и улыбаться.

– Богиня, как тебя зовут?

– Тайя.