Рассеивая сумрак. Бессонная война

– Тайя, я не смогу забыть нашу встречу. Я не испытывал подобного со дня первой встречи с Жери. Прошу, убей меня или прояви милость – позволь оправдать себя.

Как безумный, он сам подался вперёд. Его лоб коснулся наконечника стрелы, а по лицу, разбиваясь на ручейки, побежала кровь.

– Ты… сумасшедший? – уже не так уверенно спросила Тайя.

– С сегодняшнего дня – полностью.

Сифа нахмурилась, но вдруг убрала оружие. Её взгляд погас.

– Нет, это был не ты. Не ты.

Она отвернула голову. В глазах Тайи застыла пустая и бесконечно глубокая тоска.

– Тайя… Что случилось во время пожаров?

– Мои предки, арцент, – вздрогнув, пробормотала она, а затем схватилась за голову. Закричав так, что у Нуски на секунду, казалось, остановилось сердце, она упала на колени. – Мои предки, все до одного, каждый из них, были сожраны огнём!!!

Нуска тихо вздохнул и позволил себе опустить взгляд, когда прямая опасность для жизни Гирру миновала.

А ведь наверняка не каждый земледелец может позволить себе хоронить тела вблизи города. И лес возле полей – вполне разумный выбор в такой ситуации.

Нуска сполз на землю и покачал головой.

«Потерять семью один раз – уже много. Но дважды… Неудивительно, что она обезумела от горя».

Однако, когда Нуска обернулся, он и сам чуть не лишился рассудка. Гирру обнимал Тайю, гладил по волосам и успокаивал, прижимая к своему горячему телу.

«Она уже поняла, что это не он, и вряд ли попытается атаковать снова. Лучше уйти…» – смутившись, решил Нуска, а затем побрёл обратно в сторону города.

Возможно, Гирру действительно был сумасшедшим. Да и кто бы вырос здоровым в такой семье? Всего несколько дней назад этот арцент похоронил единственного человека, памятью о котором дорожил. Теперь же он цеплялся за любую возможность выбраться из своей бездны страданий.

«Сколько бы людей я ни встречал, я почти не видел счастливых».

Нуска проскользнул через ворота и вернулся на площадь, к яблоне. Толпа казалась растерянной, лекарь стал вслушиваться в разговоры:

– Куда подевалась Тайя?!

– Ну и кто теперь нам споёт?

– Давайте пойдём и отыщем её! Нельзя прерывать праздник!

Толпа возмущённо роптала, а Нуска устало тёр виски. Нет-нет, искать этих двух больных hve сейчас не стоит.

Лекарь, чувствуя себя жертвенной овцой, вдруг вскочил на сцену. И, разведя руками, громко спросил:

– Господа! Хотите, этот хаванец споёт для вас?

В толпе зашушукались. Нуска натянул на лицо свой сценический образ: широко улыбнулся и обвёл взглядом зрителей.

– Ну попробуй! Но если нам не понравится и ты испортишь праздник, то полетишь из Сифы вон! – смеясь и ткнув в сторону лекаря пальцем, выкрикнула та самая старуха с полей. Видимо, она пользовалась уважением, потому что спорить с ней никто не стал.

Нуска поклонился, а затем ненадолго отвлёкся на музыкантов. Напев им одну лесную мелодию, он быстро нашёл с ними общий язык.

Встав на самый край сцены, лекарь уже набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы начать. И именно в этот момент дыхание спёрло. Улыбка медленно сползла с лица. Волосы на затылке зашевелились.

Нуска, словно чего-то испугавшись, стоял и смотрел вдаль. Люди, подметив в нём эту странную перемену, стали озираться по сторонам, но ничего не увидели.

Снова запели птицы, но на этот раз – ночные. Гулкое уханье, крики ворон и стрёкот сверчков соединялись, рождая совсем другую песню.

Песню, которую Нуска никогда не слышал.

И песню, которую он начал петь так, словно репетировал перед этим несколько недель. Музыканты растерялись, вовремя не начав, и Нуска пел, заполняя площадь своим сильным голосом.

В полумраке и белёсом свете двух полных звёзд слова неизвестной баллады завораживали, но ещё больше – пугали до безумия.