Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго»

После визита Евграфа в Варыкино Юрий Живаго посещает местную библиотеку: «Перед ним лежали журналы по местной земской статистике и несколько работ по этнографии края. Он попробовал затребовать еще два труда по истории Пугачева, но библиотекарша в шелковой кофте шепотом через прижатый к губам платок заметила ему, что так много книг не выдают сразу в одни руки и что для получения интересующих его исследований он должен вернуть часть взятых справочников и журналов». В памяти Юрия Евграф ассоциируется с Пугачевым.

Сводный брат - чрезвычайно влиятелен, а причины его могущества и конкретный род занятий загадочны. Живаго встречается с ним в дни октябрьского переворота: «Он прогостил около двух недель, часто отлучаясь в Юрятин, и вдруг исчез, как сквозь землю провалился. За это время я успел отметить, что он еще влиятельнее Самдевятова, а дела и связи его еще менее объяснимы. Откуда он сам? Откуда его могущество?

Чем он занимается? Перед исчезновением обещал облегчить нам ведение хозяйства, так, чтобы у Тони освобождалось время для воспитания Шуры, а у меня - для занятий медициной и литературой. Полюбопытствовали, что он для этого собирается сделать. Опять отмалчиванье и улыбки. Но он не обманул.

Имеются признаки, что условия жизни у нас действительно переменятся.

Удивительное дело! Это мой сводный брат. Он носит одну со мною фамилию. А знаю я его, собственно говоря, меньше всех».

В тифозном бреду Юрию Живаго брат Евграф предстает новым демоном: «У него был бред две недели с перерывами. Ему грезилось, что на его письменный стол Тоня поставила две Садовые, слева Садовую-Каретную, а справа Садовую-Триумфальную и придвинула близко к ним его настольную лампу, жаркую, вникающую, оранжевую. На улицах стало светло. Можно работать. И вот он пишет.

Он пишет с жаром и необыкновенной удачей то, что он всегда хотел и должен был давно написать, но никогда не мог, а вот теперь оно выходит. И только иногда мешает один мальчик с узкими киргизскими глазами в распахнутой оленьей дохе, какие носят в Сибири или на Урале.

Совершенно ясно, что мальчик этот - дух его смерти или, скажем просто, его смерть. Но как же может он быть его смертью, когда он помогает ему писать поэму, разве может быть польза от смерти, разве может быть в помощь смерть?

Он пишет поэму не о воскресении и не о положении во гроб, а о днях, протекших между тем и другим. Он пишет поэму «Смятение».

Он всегда хотел написать, как в течение трех дней буря черной червивой земли осаждает, штурмует бессмертное воплощение любви, бросаясь на него своими глыбами и комьями, точь-в-точь как налетают с разбега и хоронят под собою берег волны морского прибоя. Как три дня бушует, наступает и отступает черная земная буря. И две рифмованные строчки преследовали его:

Рады коснуться и надо проснуться.

Рады коснуться и ад, и распад, и разложение, и смерть, и, однако, вместе с ними рада коснуться и весна, и Магдалина, и жизнь. И - надо проснуться. Надо проснуться и встать. Надо воскреснуть».

Сходство Евграфа со Сталиным в этом потоке сознания совершенно очевидно. Тут и оленья доха, характерная для Сталина в туруханской ссылке. Как отмечает Наталья Иванова, портрет Сталина в дохе и оленьей шапке печатался в школьных учебниках. Тут и родство с Азией, из-за кавказского происхождения, которое заменено на киргизское (упоминание об узких киргизских глазах). Ассоциация с Азией - еще и намек на «казнелюбивых» азиатских владык (о них писал Мандельштам в стихах об Армении).

Со Сталиным Евграфа роднит также то, что он -внебрачный сын заводчика Живаго и жившей в Сибири княгини Столбуновой-Энрици. При жизни Сталина были широко распространены слухи о том, что в действительности он внебрачный сын одного грузинского князя, равно как и о том, что у Сталина в Сибири остался внебрачный сын. Кроме того, вторая часть фамилии княгини Столбуновой-Энрици, как указала Наталья Иванова, имеет явно кавказское происхождение, что заставляет вспомнить о двойной фамилии Сталин-Джугашвили, где к тому же совпадают две начальные буквы.

Евграф-Сталин - дух смерти, но в то же время неизменный сказочный помощник в творчестве брату Юрию -Пастернаку. В конце романа Евграф снабжает брата деньгами. Пастернак не сомневался, что заказы на переводы, позволявшие поддерживать существование, поступали если не по прямому, то по косвенному указанию Сталина. Да и один эпизод со звонком по поводу Мандельштама, чрезвычайно поднявший репутацию Мандельштама среди литературных начальников, чего стоит! Недаром Юрий называет Евграфа «добрым гением, избавителем, разрешающим все затруднения».